Ich weiß (джен)

«Мы не могли родиться в один год, один месяц и в один день, но мы надеемся умереть в один год, один месяц и в один день».

Ло Гуаньчжун — «Троецарствие».

«Слабые всегда надеются на слова, а сильные за них умирают. Это известная история».

Ислей, «Claymore».

Она умирала. Щиты искрили, пытаясь восстановиться, пока не стало слишком мало энергии даже для таких попыток отстоять у пространства собственное «я». Сердце-реактор билось вроде бы сильно, как и прежде, только очень уж неровно, с перебоями, захлёбываясь и, казалось, беззвучно отсчитывая последние оставшиеся мгновения. Её разум в пси-поле объединения метался, словно в бреду, но где-то глубоко внутри она всё равно оставалась самой собой — и, как всегда прежде, была с ним.

Поэтому она умирала, и он — умирал вместе с ней.

Отчего-то всегда, с самого первого мига объединения, ему думалось — «она». Другие пилоты Дозора не понимали этого, но ведь и его самого — не понимали тоже. Сперва, только вернувшись из недолгого плена, он сильно переживал из-за этого, но потом — как-то свыкся.

Лёгкие лежащего в пилотской капсуле человека пронзило иглами боли, и он ощутил: ещё совсем немного — начнёт захлёбываться собственной кровью. Ног уже совсем не чувствовал, а пальцы на руках начинали предательски холодеть — и всё сильнее туманилось зрение.

Его звали Сноу, Джон Сноу, как и всех незаконнорождённых на Севере, что ещё не заслужили подвигом или верной службой право взять древнее имя, под которым их предки вошли в историю Семи Звёздных систем. Его звали Джон Сноу, и он был пилотом — её пилотом, а она — его аэрокосмическим перехватчиком класса «Spearwife»: совсем непохожая ни на тяжёлые, огромные бомбардировщики «Clegane», ни на юркие маленькие истребители «Reed»…

Он слышал, как техники снаружи пытались принудительно извлечь капсулу — это была их работа, они старались спасти пилота. Он понимал это, но ему было всё равно — потому что Джон обещал всегда быть с ней. В этом не было гордости или чести — какая честь у бастарда? — но он обещал, а она не заслуживает быть одна. Никто не заслуживает.

До встречи с ней он патрулировал, как и все пилоты дальней граничной базы «Чёрный замок», на «бастарде» — у этого класса кораблей было длинное техническое обозначение, но называли их все только так. Простой автомат, мощный, но ограниченный в развитии и лишённый даже простейшего интуитивного процессора, не говоря уже о чём-то совершеннее. Джон помнил, как едко шутил посетивший пространство Стены Тирион из дома Ланнистеров с далёкого Юга: «бастард для бастардов», говорил тот. Джон сперва чувствовал гнев от острых, как консоли аэрокрыльев, слов карлика — как знать, может, будущего лорда, чему никогда не быть для него — но потом как-то свыкся. В другое время, в другом мире они, может быть, даже смогли бы стать друзьями. В мире, где Джон носил бы другое имя и рисковал жизнью в другом месте.

Он чувствовал её страх — все мы, люди ли, не люди, все страшимся даже не смерти — а умирать. Он и сам боялся, но ради неё старался держаться. Он принимал на себя, перетягивал, забирал, как мог, её боль, её ужас перед забвением, что живёт где-то глубоко внутри каждого живого — потому что она была храброй, очень храброй, и он не мог, не имел права позволить ей бояться. Ни тогда, ни сейчас.

На «бастарде» же после очередного вылета Джона и взяли в плен люди, именовавшие себя Вольным народом и Потомками Первых — правда, в Семи системах их называли не иначе, как Одичалыми.

К его крайнему удивлению, Одичалые не стали развлекаться, запытав его до смерти, как рассказывали другие пилоты: хотели просто казнить, но перед тем — собирались выведать всю информацию о «Чёрном замке» и других базах в пространстве Стены. Несколько недель Джона водили из камеры к негласному лидеру Одичалых, где тот задавал ему вопросы — иногда, кажется, вообще не имеющие отношения к обороне. Порой Джону казалось, что между ними даже возникло какое-то хрупкое взаимопонимание — может оттого, что Манс был прежде пилотом Дозора, а может потому, что ему просто хотелось видеть кого-то хоть немного близкого среди чужаков вокруг…

Но всё равно он был смертником с отсроченной казнью — наверное, поэтому конвоиры даже не завязывали Джону глаза. Он был для них не опасен — и на допросы, внешне больше напоминавшие беседы, если бы не нервное напряжение, вели самым коротким путём, не заботясь о секретности.

Случайно или нет — но короткий путь проходил через ангар.

Консоль связи едва жила, но сообщения снаружи пробивались — а он глушил их, не слушая и не давая слушать ей. Что им за дело до приказов — сейчас?..

Тогда впервые Джон увидел её. Невысокий, словно бы стройный по сравнению с прочими, стоявшими тут же — корабль бросался в глаза необычной расцветкой: чёрный у основных двигателей, к середине корпуса переходящий в серо-стальной, а выше маневровых носовых дюз — всё будто окутывалось рыжим пламенем.

Им было наплевать, что он узнает — и Джон несколько раз слышал, как техники Одичалых делали ставки, кто из пилотов следующим напьётся и рискнёт «взять её», а после — ещё и на то, выжжет ли смельчаку мозги, как другим.

Техников было мало, конвоиров — всего двое, а когда и один — Одичалые не боялись, что он бежит: куда можно сбежать с базы в пространстве? Плохо, что и те и другие носили оружие, но тут можно что-то сообразить. Жаль только, что в собственные «соображения» Джон не особо верил, но сейчас предстояло обойтись тем, что есть: рядом нет ни братьев, ни отца, ни дяди, ни даже любимой младшей сестрёнки, всегда подбадривавшей его раньше — а есть только он. Он, враги и принадлежавший врагам своевольный корабль, по одним очертаниям корпуса явно — аэрокосмик со снятыми ограничениями развития. Корабль, убивающий своих пилотов. Хороши шансы, да?

Достаточно хороши, решил Джон. Смерть с гарантией здесь, когда закончатся вопросы и ответы — или почти вероятная смерть там, в пилотской капсуле корабля, почти осознавшего себя, как личность. Но ведь «почти» — это не «совсем»? Если только его не убьют при попытке добраться…

Оглушить конвоира оказалось легко, пробраться в ангар — ещё проще: Одичалые, похоже, знать не знали об охранении особо важных объектов. А затем он занял пилотскую капсулу и, стараясь не думать об участи предыдущих пилотов, потянулся разумом к кораблю…

Всё вокруг окрасилось алым — приоритет лорда-командующего. Джон знал, что ему невозможно сопротивляться, что сейчас он, повинуясь, откроет капсулу и выберется наружу, где его тут же уведут к мейстеру — лечить тело и проверять разум на заражение психики. Так что, стиснув зубы, он сбросил наваждение и сделал последнее, что мог — отключил вообще все связи с внешним миром.

Теперь ему некому помочь, но и мешать не станут: они знают, они поймут — пилот Дозора по имени Джон Сноу выбрал свой путь, и только ему идти им.

Объединение тогда накатило внезапно, будто палящий зной Дорна, словно снежная буря, заставшая путника посреди пустоши — негде укрыться, налетело и накрыло его с головой, стараясь разорвать в клочья защитные барьеры. Оно было всем — солнечным штормом и вихрем ледяных метеоров, оно обжигало и замораживало, от него стыла кровь в жилах и распалялись мысли. Некстати в воспоминаниях мелькнули сказанные некогда дядей Бендженом слова, что настоящее объединение с кораблём — то, перед чем меркнет почти любой союз с женщиной…

Уже спустя пару мгновений «Призрак» — личный комплекс оборонительных программ, перед отбытием в Дозор подаренный отцом — сдался и, скуля, укрылся в подсознании, приготовившись защищать самое важное. «Клятвы», вживлённые в психику мейстером в Чёрном замке — продержались чуть дольше, но и их разметало под совсем не страшным, наоборот — притягательным и влекущим натиском личности корабля. Теперь Джон держался в одиночку. Держался — и не справился, раскрылся навстречу ей — о да, теперь он чувствовал, что это именно «она», и тогда…

В глазах темнело, а сознание всё сильнее заволакивал туман — жуткий, лишающий сил. Он понимал, что это значит, но не мог сдаться просто так: не перед ней. Здесь не было смелости — какая ещё смелость у бастарда? — Джон просто хотел быть рядом до конца. Так что он держался: ещё миг, ещё один, ещё и ещё… даже не зная, что вот такая она и есть — сила воли.

Она была старше его, и он был у неё третьим, а она у него — первой. «Третьим, третьим — без слов задорно шепнула она, — мертвецы не в счёт!» Он не стал спорить с жутковатым утверждением — некогда, Одичалые уже подняли тревогу: может, нашли конвоира, а может, засекли активацию — тут не до выяснений, а врагов намного больше — пора бежать. Он должен вернуться в Чёрный замок, должен рассказать о том, что увидел здесь. Грядёт вторжение, думал Джон, вторжение, какого давно не было. Что-то гонит Одичалых на Север, который они сами считают Югом — что-то страшнее неприступного пространства Стены и обороняющего его братства Ночного Дозора.

Они улетали, готовясь сражаться — ведь точно будет погоня, уходили, стремительно набирая скорость и выискивая единственно верный путь, а Манс, нынешний Король-за-Стеной, усмехался, наблюдая за ними — его план удался. Джон Сноу, как он и думал, не трус и не предатель, он был и остался Вороной, он вернётся к своим — и заодно покажет Вольному народу дорогу сквозь ловушки и защитные системы Стены.

Джон забрал себе всё, что мог. Вся её боль, весь страх, весь ужас потери и осознание содеянного — всё досталось ему, и он терпел эту нескончаемую пытку, потому что был обязан ей, потому что если бы не она — он был бы мёртв, потому что она подарила ему столько тепла, радости и счастья, как никто и никогда. Потому что она была для него — почти всем, она спасла его, а он подвёл её, не разобрался, не смог, и однажды она, подчиняясь своей природе, заложенной в неё Одичалыми, обратилась против него, против Ночного Дозора, ударила в самое уязвимое место — а он не предвидел!

Потому что теперь она умирает, и это он — убил её.

Погоня была неимоверно тяжёлой. Они тянули, тянули и тянули на почти разрушенных двигателях, а вокруг сновали враги — и они отбивались из последних сил, пока передовая группа разведчиков Дозора не разогнала потрёпанных Одичалых, словно осенний ветер опавшие листья, и не сопроводила их вдвоём в Чёрный замок.

Прошло совсем немного времени, и их приняли. Это случилось, как и всё здесь, в пространстве Стены, внезапно и обыденно: просто настало время очередного боевого вылета и он вдруг увидел, что им дали позывной — один на двоих. «Лонгкло» — Джону понравилось это странное слово из языка Первых: звучало глухо и резко, отчётливо и в то же время — почти таинственно. Он спросил лорда-командующего, что оно значит, но тот лишь скупо улыбнулся и непонятно ответил: «Когда-то я носил его, а мой сын оказался недостоин принять это имя. Да и ведь именно тебе лучше всего удаются атаки на пределе дистанции…»

А у Джона с того дня в сердце начала слабо теплиться надежда, что однажды он окажется достоин и того, чтобы его нарекли именем предков, именем отца — и он делился этой надеждой с ней.

…Так и было — пока однажды их не подняли по тревоге и Джон обнаружил её не на полётной палубе, а в пространстве. Присоединившуюся к атакующим Чёрный замок Одичалым.

Сердце её бьётся всё реже и реже, и Джона охватывает страшное отчаянье вперемешку с бессильной яростью — как такое может быть?! Как она могла позволить ему и другим братьям Дозора на жалких по сравнению с ней «бастардах» — смертельно ранить её? Что помешало ей победить их? Да хотя бы просто уйти, скрыться? Почему, наконец, она, обратившись против Дозора, не убила — его?

Но он не знал ответов, а она — уже не могла говорить.

* * *

Его звали Джон Сноу, и они были вместе, и были счастливы. Он ничего не знал о ней, не знал, с кем она была раньше, да и не требовалось.

Ничего не видя вокруг, Джон через силу выбирается из капсулы. Рядом уже никого нет — только их… его техник, который что-то там говорит. Джон машинально пытается сосредоточиться на его словах и понимает, что тот плетёт всякую чушь, смущённо и неумело пытаясь отвлечь от того, что сейчас произошло. Вот только техник никогда не был пилотом — как ему понять, что сейчас часть Джона умерла, просто умерла навсегда — вместе с ней?

Его звали Джон Сноу, а у неё — имени пока не было.

А техник всё несёт что-то о том, будто Джона заметили, оценили его «приспособляемость», и только сегодня пришёл приказ из столицы, и там выбрали его, и именно ему предложат новейший, ещё прототип, сверхмощный перехватчик класса «Daenerys», разработанный, говорят, под руководством покойного принца…

Единственное, что он знал о ней точно — она так и не научилась говорить с ним словами, а значит — не успела обрести собственный, полноценный разум. От этого хотя бы не так невыносимо больно.

…техник говорит и говорит, пока вдруг не запинается и не зовёт уже побредшего прочь Джона изумлённым голосом:

— Эй! Тут странный фрагмент в её последней телеметрии, не посмотришь?

Джона обжигает это циничное «последней», но техник уже протягивает ему планшет и он без единой мысли, совершенно автоматически принимает его, пробегает глазами светящиеся строки раз, другой — и, словно подкошенный, падает на колени, что есть силы сжимая ладонями голову и даже не рыдая — глухо воя от тоски.

Среди похожих на письмена старой Валирии технических символов выделяется одна-единственная строчка, записанная языком Одичалых.

«Ничего ты не знаешь, Джон… Старк».