Прочитав это, Драко почувствовал, как в нем поднимается злость, требующая немедленного выхода. Он смял письмо и отбросил в угол, а сам сел писать ответ — все те злые слова, которые крутились на языке. Изведя полдюжины листов, он понял, что уже подзабыл точные слова Ника, с которыми спорил, расправил письмо, прочёл, и злость захлестнула его с новой силой — он порвал письмо в мелкие клочки и опять взялся за ответ.
Весь следующий день он метался по комнате, как тигр в клетке, время от времени собирая письмо Ника в единое целое, перечитывая текст и снова с мстительным торжеством раздирая его на мелкие части. Но злость мешала написать хороший ответ, бьющий точно в цель — ответ, достойный Малфоя. И это вызывало новые вспышки ярости. Драко был настолько взвинчен, что внезапно резко ответил матери за обедом — так, что даже отец удивлённо посмотрел на него.
<…>
Уже ночью, измученный обуревавшими его чувствами, перепортив пачку бумаги, забросав все вокруг неудавшимися вариантами ответа, среди которых было даже несколько вызовов на магическую дуэль, он смог написать только жалкое подобие достойного ответа:

Но что именно "правда", Драко уже не дождался: жгучая обида будто прорвала плотину, и на Ника полился водопад слов — злых, обидных — они торопились, наскакивали друг на друга. Вся его боль и тоска наконец-то нашли выход. Ник уже даже и не пытался отвечать.

Утром в столовой его ждал мягкий свёрток, а в нем — футболка с надписью: "Способность говорить — не признак интеллекта".
Драко почувствовал, как лицо начинает гореть — за эти страницы сообщений ему до сих пор было стыдно.
"Слушай, я тогда просто не сдержался. Надо было сразу мне футболку прислать".

"Я не хочу! Не хочу! Не хочу! — стучало в голове в такт ускоряющимся ударам сердца. — Это — истерика. Её нужно немедленно прекратить, иначе я не смогу поговорить с ним нормально", — отстранённо подумал кто-то в голове Фокси. Кажется, это была она сама.

— Послушай, Фокси, — отец замялся, — мне кажется, сейчас неподходящее время для этого разговора — ты слишком взвинчена, слишком…

Первое время над Сферами даже снова включили защитное поле и тряслись над каждым ребёнком так, будто он стеклянный. Но потом все-таки разум взял верх — поля отключили, трястись перестали, а дети все равно все выжили.

Наверное, надо было просто сказать спасибо или хотя бы подготовиться и сформулировать, чем мне не нравится этот "абсолютный имплант", а не вываливать сразу все свои страхи и сомнения. Это выглядело глупо и малодушно. Это больше походило на женскую истерику, как в романах. Он не понял. Решил, что это — обычное предубеждение.

— Господи, да за что же ты меня наказываешь, что решил лишить меня разума именно сегодня? — в сердцах воскликнул юноша.

"Интересно, это — мои настоящие ощущения или виноваты недосып, усталость и замкнутое пространство? — пришло вдруг ей в голову. — Если попытаться посмотреть на Джеймса со стороны, то его поведение ничуть не изменилось, но раньше мне такие мысли в голову не приходили. Пожалуй, все-таки недосып". Лили даже повеселела от сделанного вывода.

Он действительно как робот, но разве все дело в его новом теле? Каким он был раньше? Она ведь никогда не задумывалась, каким он был раньше по отношению к другим. Может, он всегда был таким, и только они с ма этого не замечали?

Ей хотелось добавить "па", но она не могла — этот человек не был па, тем па, которого она знала, он был какой-то неуловимо другой, чужой.

Я очень люблю тебя, но я хочу остаться собой. До конца остаться собой.

Абсолютный имплант. К чему эти эвфемизмы? Имплант! Какой это, к чертям собачьим, имплант? Это же киборг. От прежнего человека в нем только мозг. Прямо как Робокоп. И Роб не нашёл ничего лучше, как "подарить" мне на Рождество новость о своём скором превращении в киборга.
Робороб.

Я всегда его любила. Почти всю жизнь. Уже даже дольше, чем всю жизнь. Я имею в виду обычную человеческую жизнь. Но сейчас, когда он меня целует, я могу думать только о том, ощущает ли он при этом что-то и что именно? Как работают сенсоры на поверхности губ? Как именно вырабатывается запах? И как они получили этот запах? И вырабатывается ли запах пота в принципе? Я ведь ничего не знаю об этом. Вот он как раз знает — он входит в исследовательскую группу, которая разработала и продолжает дорабатывать это тело, он читал все их отчёты. Он — бета-тестер собственного тела. Смешно. А ещё я думаю, что это — совсем не те мысли, которые должны бы меня беспокоить, когда меня целует любимый мужчина. Проблема в том, что я больше не вижу в нем мужчину. Да и человека тоже — я вижу в нем куклу, которой управляет знакомая мне личность. Знакомая, но сильно изменившаяся, потому что он теперь все время будто прислушивается к себе. Даже наедине друг с другом мы больше не вдвоём, нас трое: я, он и его тело.

Вот, кстати, одно из изменений — он разучился шутить, он все и всегда воспринимает слишком серьёзно.

Боже, неужели я тоже когда-нибудь превращусь в такую же робокуклу?

Возможно, Роб прав, возможно — это просто один большой имплант и он ничего не изменит в самом человеке. Но возможно, права я — и человека просто не станет, он постепенно изменится и растворится во всех этих сложных биомеханических деталях. И жизнь продолжит уже кто-то другой. Тоже в каком-то роде смерть. Но если через несколько месяцев все равно не станет меня, этой меня — настоящей, то какая разница, как именно и где меня не станет? Почему я не вольна решать это? Это же, в конце концов, моя жизнь. Только моя! Почему я не могу сама прекратить эту бесконечную агонию? Почему?

Её отец был готов сделать такое с ма… Нет! Её замечательный па не мог бы так поступить! Тогда кто этот человек перед ней?

Хотелось сбежать, но куда сбежишь из родного дома?

Драко оторвал взгляд от тарелки и обвёл глазами стол — напряжённое молчание можно было резать ножом. Захотелось стать маленьким и спрятаться в норку.

Драко потянулся было к зельевару, но в последний момент передумал — зелья напоминали о ближайшем окружении, а именно от него он и пытается сбежать — значит, книги.

Так, прикрываясь мигренью, Драко и просидел в своей комнате до конца дня.

Вот только так хотелось вырваться из удушливых стен родного мэнора, от пробирающих насквозь взглядов тётки, от общего страха, которым, казалось, пропитано все вокруг… Хоть ненадолго ослабить ощущение затягивающейся верёвки на собственной шее.

Они так и не встретились, но Драко все равно был счастлив, когда садился в Хогвартс-экспресс — отъезд в школу был для него освобождением, о чём он сразу и написал Нику и даже получил поздравления с последним школьным годом. Школа изменилась, но в ней все равно было легче, чем дома.

Драко не был готов к этому, он не знал, что делать — то его обуревало желание помочь Поттеру, то необходимость вернуться к Тёмному Лорду, а то и просто сбежать.

А потом мне не хотелось возвращаться — все эти вопросы, сочувствие… Возможно, мне просто было стыдно и хотелось сбежать от всего — и от своего решения и от его последствий.

Он хотел закрыть глаза и считать, что все как раньше. Только долго оставаться с закрытыми глазами он не смог.

Хотя отец и догадался о его попытках увильнуть от торжественного ужина, но не рассердился, а предложил выгодный обмен: Скорпиус, как примерный сын и внук, сопровождает маму и бабушку в оперу на каникулах, а отец убеждает маму, что ему нечего делать на рождественском приёме.

Но если через несколько месяцев все равно не станет меня, этой меня — настоящей, то какая разница, как именно и где меня не станет? Почему я не вольна решать это? Это же, в конце концов, моя жизнь. Только моя! Почему я не могу сама прекратить эту бесконечную агонию? Почему?
Потому что когда-то давно была слишком самонадеянна и уверенно считала, что даю людям счастье. Потому что виновна в законах о непрерывной жизни. Это мне за Тома и ещё многих из тех, кто живёт в исправительном поселении в Сфере-22.
Но я не могу нести этот груз вечно. Больше не могу...

Всего какой-то метр — и она бы сбежала, как ма, а теперь будет, как Том. Навсегда.

Торопливо раскланявшись с Чжоу, краснея и смущаясь, как пятикурсник, неустрашимый Гарри Поттер поспешно сбежал в спасительное для него сейчас здание Министерства.