Забава

Острые полукружия ногтей впиваются в ладони, оставляя алые полумесяцы на белой коже. Но это ничего, мелочь: когда-то давным-давно, то была сказка, а не быль, и на ее тонких запястьях алели содранной кожей тугие браслеты. Ладони зудят, но это тоже ничего: до дома идти меньше получаса, а стоит ей оказаться там, как ее тонкие пальцы тут же окажутся в теплых, давно не знавших меча, руках Добрыни. Затем проснется Настасья, посмотрит на нее так, как может только она да один из первых университетских преподавателей Забавы. Но встанет, чайник поставит, разогреет вчерашний ужин, а после, не переставая хмуриться, достанет вату да перекись водорода и обработает маленькие зудящие ранки. Ее руки не такие, как у Добрыни: те оплетают замерзшие в утреннем тумане пальцы Забавы подобно теплому кокону, Настасья же держит ее ладони в своих, будто боясь прикоснуться. Но Забава любит цепкие руки первой жены Добрыни не меньше, чем его теплые и мягкие ладони, на которых совсем не осталось мозолей.
Забава идет не оглядываясь, ветер с Невы, холодный и мокрый, забирается ей под пальто, и сотни маленьких мурашек сбегают по ногам вниз. Но она не боится ни холода, ни убийц и маньяков, скрывающихся в укутанном тумане утреннем Петербурге. Боится только желтых змеиных глаз, которыми ее провожают утопающие в белесой дымке уличные фонари.