От хохота.
От представления, что должен был чувствовать бедняга Причард, от предвкушения того, как тот станет разрешать эту безумную ситуацию – и от того, что теперь у него в руках есть идеальное, просто стопроцентное средство шантажа нового начальника отдела особо тяжких преступлений.
Потому что если Гестия когда-нибудь обо всём этом узнает, Причарда не спасут и стены самого Азкабана.
Даже довоенного, в котором жили дементоры.
Утирая выступившие на глазах слёзы, он всё же решил выручить несчастного аурора – хотя… сколько успел Кингсли заметить, особо расстроенным тот не выглядел. Однако рисковать тем, что Гестия заподозрит неладное, было всё же опасно – и он, вздохнув, аппарировал сначала к себе домой, а оттуда – в свой кабинет, где, открыв один из потайных шкафов, выбрал одну из пробирок с какими-то волосками внутри, потом из другого достал фиал с оборотным зельем, опустил туда волос, хмыкнул как-то слишком уж озорно – и выпил залпом, даже и не поморщившись.
Через полчаса взмыленная министерская сова отыскала Гестию Джонс в доме мистера Шеклболта – и, бессовестно оторвав её от чрезвычайно приятного и активного времяпрепровождения, скинула на неё помеченное министерской печатью письмо, которое оказалось громовещателем, встревоженно оповестившим её о том, что буквально двадцать минут назад неизвестное лицо, явно пребывая под воздействием оборотного зелья (ибо выглядело оно в точности как давным-давно почивший в Азкабане Фенрир Грейбек) разгромило её кабинет и затерялось где-то в коридорах министерства – а ни господина Главного Аурора, ни его заместителя нет на месте, и хотя дежурные ауроры, бесспорно, уже работают, личное присутствие мадам Джонс на месте преступления всё же необходимо, хотя бы для того, чтобы понять, что уничтожено или, не приведи Мерлин, пропало.