Тащу отзыв на его законное место! Рокси, ты крута!

Дорогой автор, это... вау.
Мне так понравился образ синеглазого моря, берущего в плен душу.
Так, пока я не забыла: "зеленый луч" - мощно! Не уверена, что вы отсылались на ПКМ, но вероятность, что вы отсылались на легенду, по которой зеленый лучи дарует счастье и прозорливость сердца, стремится к нулю, поэтому у меня вот четкая ассоциация прошла с ПКМ и потусторонним миром. До мурашек.
А теперь к сути.
История Джека Рекхема, Энн и Мэри была у меня в энциклопедии про пиратов, и я очень хорошо ее помню (я даже подумала, не та ли у меня была книжка про пиратов, что у Хоакины, потому что про всех пиратов, про которых она рассказывала Федерико, я помню.
Поэтому с самого начала истории будто смотрела с берега, как большая волна несется к кораблю. Исход, в общем-то, ясен. В общих чертах. Причем именно с того момента, когда понимаешь, что Джек Рекхем кажется тебе самым добрым героем истории. Непонятым, рвущимся на свободу, любящим дочку папой.
Потому что это Джек Рекхем. И Хоакина не знает, а я - знаю и понимаю, что это все не к добру.
А дальше все уже несет течение...
(но я все-таки очень прошу поставить в шапке "Смерть персонажа", потому что предупреждать надо хотя бы тех, кто еще не начал читать. Кто начал - понимает, что к чему, почти сразу.)
Рекхем говорит Хоакине про любовь родителя и ребенка, про связь, которую ничто не сможет разорвать.
Но он ей лжет. Вернее, не говорит всей правды.
Это Хоакина - его любит. Любимый папа, несчастный папа, не любимый ни женой ни ее родственниками, преданный ими папа, убитый ими папа. Папа, любящий ее.
Но любит ли Рекхем? Любит ли Рекхем кого-нибудь, кроме себя?
Ведь почему ребенок недолюбленный?.. Потому что ребенок от мужчины, которого не любишь, потому что ребенок - вечное напоминание о разочаровании и об ошибке.
Потому что когда родители при ребенке начинают играть в "хорошего полицейского и злого полицейского", когда один при ребенке перечит другому, один родитель влияние на ребенка и его доверие утрачивает полностью.
Джек возводит между женой и дочкой стену отчуждения.
Значит, сам Джек Рекхем обрекает Хокаину на нелюбовь. Он же знает, знает, что его самого жена не любит, это его проклятие.
И Рекхем точно знает, что никто не будет любить его дочку в мире живых, ни от кого она не получит ласки, кроме, разве что, от него самого.
А значит, Джек Рекхем с самого рождения ребенка выращивает его как своего проводника в мир живых.
Любит ли отец, который обрекает ребенка на жизнь без любви? И который заставляет ребенка взять на душу самый страшный грех?
Это манипуляция в таком чистом виде, что тошно. Не просил - но все-все рассказал. Недолюбленному ребенку, для которого любимый папа - единственный человек во всем мире. "Дал ей выбор", прекрасно зная, что она выберет и что потом будет жить с тем, что это было "ее" желание.
Именно поэтому мне кажется, что колесо никогда не остановится. Потому что решение не в руках Хоакины, Мэри, как бы ее ни звали. Решение в руках Джека Рекхема. Круг разорвать может только он, если полюбит и оставит девочку в покое. Если поставит любовь выше собственного страха.
Но Джек Рекхем боится. И Джек Рекхем не умеет любить.
И... Постигшее его проклятие - ужасно.
Неприкаянная проклятая душа, которой до Страшного Суда метаться между мирами. И пути только два - сгинуть навсегда, раствориться, если уйти из памяти людей. Или скитаться всю вечность.
И снова Джек Рекхем врет. Печально говорит, что обречен скитаться, потому что был слишком знаменитым в свое время. Только он сам цепляется за чужую память, за чужую душу, чтобы урвать еще кусок безрадостной вечности.
Чего ему в этой вечности? Раз за разом он возвращается к жизни - ради чего? Вот - ради чего? Любая женщина отвергнет его, значит, он каждый раз обрекает себя на жизнь с нелюбящей женщиной. Каждый раз его ждет бесславный финал в мертвых морях. Разве это не страшно - столько раз проживать этот ужас? Разве не милосерднее к самому себе было бы затаиться и ждать, пока все-таки не растворишься?
И я думаю... Джек Рекхем слишком любит себя.
И, может, это то самое "перед смертью не надышишься". Не надышался. И его так душит ужас его проклятия, что он все рвется к поверхности, чтобы сделать еще вздох, и еще, лишь бы не остановиться. И пусть воздух спертый и уже режет легкие.
Джек Рекхем никогда не был достаточно силен. Поэтому его так уязвляют слова Энн и Мэри про кости в шее.
Джек Рекхем слишком труслив, чтобы принять вечные мучения и отказаться от шанса подышать еще немного.
Страшный Суд все равно ждет его впереди, его душа все равно сгинет, но он любой ценой будет оттягивать неизбежное, потому что ему страшно.
И еще, может, дело в том, что единственным человеком, которого, наверное, все-таки любил Джек Рекхем, была Энн.
Очень уж его мысли о ней в день казни трогают. В той сцене вообще очень много тоски и горечи.
А любовь, если она превращается в боль, может стать самым уродливым чувством на свете, если человек слишком слаб.
Джеку Рекхему никогда больше не дотянуться до Энн и он раз за разом тянется к душе ее дочери (потому что мне кажется, что Хоакина и есть душа Мэри). Тянется к ее дитя и проводит с ней дни, и, может, это его горькая месть Энн - желание сделать ей больнее хоть так - или его попытка прикоснуться к ней.
И, может, Джек Рекхем сам верит, что он любит малышку Мэри и делает все только ради того, чтобы снова подержать ее в руках. Люди, ослепленные чувством несправедливости, болью и уязвленной любовью к себе, не ведают, что творят.
Вообще... Если так подумать, душу Джека Рекхема на вечные мучения обрекло не только проклятие Энн, но и его собственное. Потому что "ни одной женщины не будет на корабле" - значит, что ни одна женщина его не поймет, а которая поймет - не дотянется. А сам он никогда не прикоснется к Энн. А Энн тоже проклятия не избежала - обрекла на него своих детей. Один - палач, другой - жертва.
Наверное, так и должно быть: проклятие вредит и проклинающему.
А в одном Джек Рекхем прав: связь между ребенком и родителем - крепче многого в мире. И этой связью слишком легко пользоваться.
Женщина - не полюбит. Если эта женщина - не дочь.
Знаете, почему я хочу думать, что Хоакина и все девочки, которые сделают этот же выбор, - Мэри? А Федерико - ее брат, которому всегда суждено умирать?
Потому что если это все новые и новые души, то морское колесо, колесо тьмы в в сердцах и поэтому, пожалуй, самого страшного зла, перемолет весь мир.
А еще лучше было бы, если бы не было никакого манипулятора Джека Рекхема. Чтобы вся тяжесть греха была на душе нездорово любящей папу девочки, прочитавшей слишком много историй про пиратов.
(Хотя все-таки, пожалуй, вся тяжесть греха и так на душе девочки. Потому что тяжесть греха себе каждый определяет сам, а Хоакина думает, что сошла с ума, думает, что совершила ужасное, но не винит и не будет винить в этом хоть немного любимого папу.)
Потому что иначе - это и правда колесо, которое не остановить и которое будет давить несчастные души снова и снова и множить зло. Но слишком синие и умные глаза и странную родинку видит не только Хоакина.
И невольно начинаешь задумываться, не та ли это Энн родилась снова. И если та - то какое морское колесо запустила она сама и сколько кому пришлось заплатить за то, чтобы оно не остановилось?
Страшно это. Когда страхи и желания не сумевших отказаться от них мертвых сильнее страхов и желаний живых.
И когда отчаянное желание любви конкретного человека заставляет растоптать того, кто и правда тебя любит.
И когда маленький шаг в пропасть, первая кража, второй, вторая кража, третий - и вот путь туда пройден уже наполовину, а ты и не заметил. И уже не остановиться, потому что остановиться - признать, что все, что ты уже сделал, все, чем ты уже себя очернил, - зря. Иногда не совершить самый страшный и большой шаг в бездну уже невозможно из-за того, что до этого было слишком много маленьких шажочков.
Если можно продать душу Дьяволу, то ваша история именно об этой сделке. Морской Дьявол найдет тебя спустя сотни лет, когда не останется ни пиратских портов в этих водах, ни страшных виселиц на этих берегах. И когда пираты уже не более чем страшная сказка.
И сердце, любящее Дьявола и проданное Дьяволу, ничья любовь уже не выкупит, увы.
Спасибо вам, автор. Это было сильно. И, как бы странно ни звучало, очень жизненно.