И все разумное, доброе, вечное у меня улетучилось после фразы "— Кто-то мог быть с вами, не ставя вас об этом в известность"(с)...
Понимаю Лестрейнджа, тут только убивать, причем небыстро.
Зато как стремительно у меня исчезло равнодушие к Падме, какая красота, не могу решить, то ли это женская солидарность, то ли личное бешенство, что кто-то мог вот так, не ставя в известность что-то сделать, еще и безнаказанным оставаться.
У меня прямо все остальное на второй план отступило, вроде как и Падму понимаю, она хочет, чтоб все было законно, чтоб Азкабан и пр. и Руди не пострадал. Но Родольфуса я понимаю еще сильнее, и жалею о тех временах, когда люди ходили с оружием и были куда более вежливы и осмотрительны друг с другом...