Здравствуй, мелькнули белые уши, длинный пушистый хвост.
Верно испуган - по твою душу я долгожданный гость.
Не научился без дрожи в ручонках мой отмечать приход:
Я прихожу - ты ревешь, как девчонка, уже который год.
Я прихожу - ты ревешь, как девчонка, уже который год.

Скрыться бежать хочется очень, но не смеши меня -
Хоть под кровать темною ночью, в шкаф при сиянии дня.
Я отрезаю пути отступления - встреть меня, как мужик!
Что ж так боишься: слабнут колени и отнялся язык?
Что ж так боишься: слабнут колени и отнялся язык?

Слезы в глазах - все, горемычный, буду к тебе ходить,
Честно сказать, мне безразлично, сможешь ли с этим жить.
Но не моли ты меня о пощаде с верою в компромисс,
Стой, где стоишь, ведь пришел к тебе на дом толстый полярный лис!

Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
В которое болею или пью.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и ещё -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.
Или когда всё время против шерсти,
Или когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, коль слово "честь" забыто
И коль в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне, и неспроста, -
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в неё плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.

Температура лезет выше нуля,
Примерно это с конца февраля,
Сугробы тают, наверное их изнутри
Большая крыса грызёт.
И отчего-то всем вдруг стало тепло,
Птичек разных с юга домой понесло.
Весна приходит, и крыша ползёт,
Весна приходит, и крыша ползёт.

У психиатров жутко болит голова-
Опять фигнёю всякой страдает толпа:
Один летает, другой того и гляди
Наполеоном себя назовёт.
А трети ночью пишет стихи

И он-то твёрдо знает, в чём тут дело, хи-хи!
Весна приходит, и крыша ползёт,
Весна приходит, и крыша ползёт.

Который день я рада неизвестно чему,
С чего меня разбирает-никак не пойму.
В моей душе несчастной довольно давно
Чего-то такое цветёт.
А впрочем тут не надо профессором быть
И можно очень просто всё объяснить-
Тебя я вижу, и крыша ползёт,
Тебя я вижу, и крыша ползёт,
Тебя я вижу, и крыша ползёт!

Я жёлтая пыль, я пустыни мираж,
Полынь и ковыль я сплетаю в витраж,
Но в вихрях пустыни, в песчаных зыбях
Всегда и отныне я вижу Тебя.
Ты ликом прекрасен, ты светел и горд,
Тебя ликованьем встречает народ,
В гармонии линий ты жрец и король,
Я – ветер пустыни. Я – жажда и боль.

И я ненавижу, так как люблю,
Все то, что мешает быть рядом с тобой,
Ни с кем на двоих я тебя не делю
Ни в юдоли этой, ни в жизни иной.

Случится ль тебе проходить по мосту –
Полынью сквозь камни его прорасту;
Пройдешь ли в долине по кромке воды –
Ковылью твои я укрою следы.
Где звонких небес расстилается синь,
От века не вянут ковыль и полынь,
И там я предам смерти, полной огня,

Всех тех, кто с тобой разлучает меня.

Ведь я ненавижу, так как люблю,
Всех тех, кто мешает быть рядом с тобой,
Ни с кем на двоих я тебя не делю
Ни в юдоли этой, ни в жизни иной.

Но мне не понять, почему вновь и вновь
Я ненависть жну, ты – вкушаешь любовь;
О брат мой Озирис, о, дай же ответ –
В чем так провинился изменчивый Сет?
Так пускай города обращаются в пыль,
Пускай их захватят полынь и ковыль,
И кобра на камне оставит свой след –
Где я побывал, там Тебя больше нет!

Ведь я ненавижу так, как люблю,
И чувство иное неведомо мне,
Смотрюсь, словно в зеркало, в душу твою,
Тебя убивая, стою в стороне…

Померкнул свет,
Потух очаг,
Король сложил главу на подступах к столице.
Событий нет
Иных, чем бед.
Несут гонцы лихое эхо от границы.

В порту галдёж,
Пакуют груз,
Дают полцарства за скамейку на триере.
Кругом грабёж,
Надежда - ложь,
И нам придётся оставаться на премьере.

И мы танцуем в тронном зале среди брошенных на произвол реликвий.
Со стен глядят на нас растерянно портретов обесцвеченные лики.
Когда падёт могучий Рим и первый варвар въедет в оперный театр
Верхом на бронзовом коне, тут станет ясно кто плебей, а кто - сенатор.

Прощальный бал,
Балкон в цветах,
Горят предместья, фейерверк оплачен кровью.
Развеет галл
Сомнения в прах,
Махнет старуха смерть косой у изголовья.

Кому - трофей,
Кому - триумф,
Кому кинжал врага по рукоятку в горло.
Кого кормить мышей
Отправят в трюм,
Не удивит галерный раб манерой лорда.

И если вынесет нас щепками потоком неизбежных потрясений,
Изрядно вымотав в пути, на опустевший и угрюмый плёс осенний,
Мы сядем греться у костра, и наблюдать, как умирает с каждым годом
Держава, сломленная собственным великим, но юродивым народом.

Пуста казна,
Меч затуплён,
Нам не узнать похвальной участи героев.
Мы пьём до дна
Позор племён,
Теряя Веру и Язык, и выход к морю.

Мы танцевали в тронном зале, упиваясь обретённою свободой,
А ветер гнал наперекор течению мутные изменчивые воды,
Шагать на глиняных ногах, летать на сломанных крылах - премудрость древних.
Прости, покинутая мать, прости, поруганная мать сынов неверных...

P.S.
И те, кто знал, и все, кто мог, шагнули молча за порог - и в Зазеркалье.
И тех, кто пел о тех, кто смел, глушил на каждом перекрёстке лай шакалий.
Когда оттают ледники, нас раскопают лыжники в мохнатых шапках,
И будут долго изучать, но не сломается печать молчания... жалко...