Течение любви (гет)

Фиктябрь, день 7: «Нет, и это не обсуждается». Ледриан.

Для тех, кто любит саундтреки, автор рекомендует читать драббл под Ludovico Einaudi — Farewell to the Past.

«Нет, и это не обсуждается».

Эти слова эхом отдаются в голове Адриана, и они ледяны, как и тон, которым их произнёс его отец. Очередной отказ. Очередное отклонение, казалось бы, простой просьбы. Всё, чего ему хочется, — это проводить время со своими друзьями, хоть с кем-то общаться, но всё, что даёт ему отец, — это заполненные графы в расписании и бесчисленные вечера, проведённые в одиночестве.

Поэтому Адриан убегает. В облике Кота Нуара он выплёскивает свою досаду на парижские крыши, пустые улицы и тяжёлые дождевые капли, льющиеся с чернильного неба. Он бежит, и бежит, и бежит — до тех пор, пока даже костюм и вся его магия не могут выровнять его дыхания. До тех пор, пока его ноги не подкашиваются и он не падает на мокрый асфальт, как какая-то сломанная игрушка — маленький, съёжившийся.

Ему холодно. Зимы в Париже жестоки, и сегодня город не может предложить ему тепла. Его слёзы — единственное, что его обжигает. Глотку спирает и разрывает от эмоций, скопившихся в груди. Больно дышать и думать.

Больно быть одному.

— Снимаю трансформацию, — шепчет он.

Чёрная кожа исчезает в зелёном блеске, выпуская Плагга на свободу. Адриан плотно прижимает колени к груди. По его незащищённой коже вовсю бегают мурашки. Он промок до костей, а дождь всё продолжает идти.

— Малец, — говорит Плагг. — Ты чего, тебе нельзя тут оставаться.

Адриан дрожит, пальцами крепче впиваясь в колени.

— На этой улице вообще ничего нет, — продолжает Плагг. — Хуже того, здесь нет никакого восхитительного камамбера, так что давай, может быть, ты трансформируешься обратно, и мы вернёмся в твою комнату, и... гхм.

Сдавленный вскрик звучит достаточно странно, чтобы заставить Адриана поднять голову. Плагг исчез, но к нему движется окутанная тенью фигура под зонтиком, чей костюм в отблесках уличных фонарей отдаёт красно-чёрным.

Ледибаг. Это наверняка она.

— Эй! — кричит она. — С тобой всё хорошо?

Он слишком шокирован, чтобы пошевелиться; слишком шокирован, чтобы что-то сказать. Она останавливается перед ним, поднося зонт поближе, чтобы укрыть от дождя и его тоже, и с её губ слетает удивлённый вздох.

— Адриан?

В мгновение ока она оказывается на коленях, отбросив зонтик в сторону, и проверяет, не ранен ли он. В её голосе одна лишь забота, когда она спрашивает, что случилось, что он здесь делает, и задаёт ему миллион других вопросов.

— Всё нормально, — отвечает он, хотя слова даются ему тяжело, словно сделаны из свинца. — Я просто... Просто вышел погулять.

— В такую погоду?

Он пожимает плечами.

— Ты же на улице.

— Это не то. Я супергероиня, а ты... — она замечает, что он дрожит и что вся его одежда насквозь промокла, — а ты замёрз. О боже, нужно спрятать тебя от дождя и...

Она поднимает его, прежде чем он успевает ей возразить, и хлопочет над ним, как кудахтающая наседка. Зонт закреплён в держателе у неё на спине, и вот уже одна её рука крепко обвивает его талию и всё его тело вплотную прижато к ней. Его повергает в шок тепло, повергает в шок прикосновение, находящее отклик у той его части, что безгранично истосковалась по человеческому контакту.

— Держись крепко, — предупреждает она.

Он моргает, и его щёки горят, несмотря на проморозивший его холод. И вот они уже парят, а дождь льёт всё сильнее. Ощущение не из приятных, но она улыбается ему тепло и ободряюще. Её улыбка расслабляет душащие его узлы — в горле, в груди, на сердце.

Она помогает ему дышать.

Он прижимается к ней, пряча лицо между её плечом и шеей.

— Не могли бы мы...

— А? Ты что-то сказал, Адриан?

— Не могли бы мы остаться так подольше?

Она едва не выпускает из рук и его, и своё йо-йо.

— То есть?

— Я... Я ещё не готов вернуться домой, — говорит он не в силах сдержаться. — Я просто... Не могли бы мы?

Рука, что обхватывает его за талию, прижимает его чуточку ближе.

— Льёт прилично. Ты заболеешь, если останешься на улице.

Он морщится.

— Ты права. П-прости. Просить об этом было глупо. В смысле, ты меня даже не знаешь, и...

— Но, возможно, у меня есть идея.

Он недоумённо моргает, поднимая голову. Её губы изгибаются в улыбке.

— Держись, — говорит она, унося их в противоположном направлении.

* * *

Она оставляет его под крышей веранды, чтобы, как она говорит, сходить за «припасами», которые им понадобятся. Она возвращается с розовым рюкзаком, полным полотенцами и пледами, двумя чашками и термосом с горячим шоколадом.

Они обсушиваются полотенцами насколько это возможно, прежде чем вместе забраться под одеяла. От них так тепло — словно залез в горячую ванну. Он довольно вздыхает, а затем цепенеет, когда чувствует прикосновение её плеча и бедра. Она так близко. Всё в нём трепещет и переворачивается. Это девушка, которую он любит. Он поглядывает на неё из-под опущенных ресниц, размышляя, осмелится ли подвинуться ближе, но застенчивость его останавливает.

Сейчас он ведь вовсе не Кот Нуар.

— Держи. — Она наполняет кружку горячим шоколадом.

Он забирает её, и их пальцы на мгновение соприкасаются.

— Спасибо.

Она наклоняет голову и касается его волос; они ужасно растрёпаны и падают на глаза. Его пульс учащается.

— В чём дело? — спрашивает он.

Нечто в её лице заставляет его рот пересыхать, а сердце — пропускать удары.

— Н-ни в чём, — отвечает она, коротко посмеиваясь, и убирает руку от его волос. — Ты просто напомнил мне кое-кого.

— Кого?

— Неважно. — Она толкает его плечом. — Пей, пока не остыло. Сразу согреешься.

Он всё равно ждёт, пока она наполнит свою чашку. Это всего лишь правило хорошего тона. Застенчиво улыбаясь, они чокаются кружками. Вкус горячего шоколада насыщен, и он наполняет его теплом, как и было обещано. Даже пальцы ног чуточку согреваются.

Он расслабляется, обхватывая чашку обеими руками.

— Смотри, — говорит Ледибаг, указывая на небо. — Звёзды.

Парочка всё-таки рискнула выглянуть. Дождь ослабевает, ночь затихает.

Она прислоняется к нему, поплотнее укутывая их пледом. Румянец покрывает его щёки, но он испытывает скорее благодарность, нежели страсть.

— Спасибо тебе за всё, — тихо благодарит он.

— Всегда пожалуйста.

Это звучит как обещание. Он очень надеется, что она это всерьёз.