Всегда и навеки (джен)

Гарнаг в который раз осушил стакан, угрюмо уставившись в одну точку. Не сказать, что его лицо было переполнено эмоциями — скорее наоборот, сильно бросалось в глаза их отсутствие. Орк был оглушён словами Цицерона, и запоздалая реакция его ещё не достигла.

«Раша хочет сделать тебя Хранителем, я же отстранён от этой должности».

— Как же это… — в который раз повторял Гарнаг.

Цицерон перевёл взгляд с рукописи на тёмного брата, что своим потерянным видом напомнил ему отца, когда-то давно спустившего выручку на азартные игры. Слабая улыбка проскользнула в уголках губ от внезапно всплывшего в памяти воспоминания.

Почувствовав на себе чужой взгляд, орк поднял голову, явно находясь в замешательстве — перспектива занять чужое место его не устраивала. Всё в нём словно вопрошало: как быть?

Цицерон знал ответ, но боялся его озвучить, неизвестно, как на такое решение отреагирует Гарнаг. Но сейчас ему казалось это единственным выходом, так как Раша своим самовольством вызовет гнев Ситиса, и тот обрушит его на Тёмное Братство. Нет, этого не должно произойти, Рашу и его кощунственные действия по отношению к Матери Ночи нужно остановить. И не только по отношению к ней.

«Хитрец, хитрец… На то и каджит. Знает, что мы не согласимся за ним идти без веской на то причины, значит эту самую причину нужно создать, придумать. Ха! Молодец, молодец… Морочить головы удумал! Боится молодого графа, а Отца Ужаса значит не боится! Так ещё и собрался бросить меня здесь… Меня! Хранителя гроба Матери Ночи!»

Он не признал решение Раши, так как не видел более в нём Уведомителя. Сказать, что каджит сильно ударил по самолюбию Цицерона, — ничего не сказать. Цицерон был в ярости, так как эта должность — единственное, что у него осталось. И без неё он никто. Именно сейчас он осознал столь простую истину, хотя до этого так тяжело свыкался с новыми обязанностями.

— Что будем делать? — нарушил тишину Гарнаг. Но, заметив рукопись у тёмного брата, воскликнул: — Неужели у тебя ещё есть силы на что-то отвлекаться?!

— А я и не отвлекаюсь, — хмуро отозвался Цицерон, всё ещё думающий, как предложить орку стать соучастником своего замысла. — Я подыскиваю снадобье, которое могло бы подойти…

В его руках был список ядов, записанный на нескольких листах. В нём было отмечено, какая отрава ещё была в обиходе семьи, а какая закончилась, будучи помечена крестиком. Он провёл пальцами по написанному — это был почерк Эмелин.

— Какое ещё снадобье? О чём ты?

— Я переживаю за здоровье Раши, что-то ему совсем нехорошо… А такие болезни, подобные той, что он подхватил, лечатся только смертью, — грубо ответил Цицерон, ощущая, как внутри на эти слова клокочет гнев. Как же он истосковался до боли знакомой истоме, а та словно проснулась ото сна, почуяв чужую слабость. В самом деле, идея, что посетила его разум — гениальна! Не иначе как сама бездна наставила на путь истинный.

«Раша на это подписался, взяв на себя слишком много ответственности! Зазнался! Считает, что его слово весомее молчания Матери Ночи! С его нахальством нужно покончить! В самом деле, какой толк от Слышащего, который не слышит…»

— Ты это серьёзно или шутишь? — непонимающе спросил Гарнаг, не ожидавший услышать что-то подобное от тёмного брата. Наверняка это шутка, нарушать догматы в здравом уме Цицерон не станет. Но тут же одёрнул себя, вспомнив Рашу.

Они все сейчас были на нервах, вымученные пресловутой неизвестностью завтрашнего дня. Уставшие друг от друга и жаждущие услышать голос Матери Ночи. Её молчание изводило, заставляя искать виноватого, а происходящее напоминало мышиную возню.

Цицерон поднялся с кровати, намереваясь отправиться в тренировочный зал — там возьмёт всё, что нужно, а дальше… Пока он не думал об этом, слишком спонтанно появилась спасительная мысль, чтобы успеть её распланировать. Но оставлять тёмного брата без ответа было бы глупо, поэтому перед тем, как уйти, он решил выплеснуть накопившееся, раз представилась такая возможность.

— Ах, Гарнаг… Раша так долго молчал, так долго таился, вынашивая свои планы на наш счёт. И ведь мы видели, что с ним что-то не так, но и представить себе не могли масштабы. И вот всё открылось. Тебе нравится увиденное? Мне нет. Он так много времени потратил, а я не впечатлён. Нет… Я разочарован.

— Одумайся, брат! — вскочил орк из-за стола, тут же оказавшись возле Цицерона. Это была не шутка. — Ты же Хранитель, и не можешь поднимать клинок, не то что на членов семьи, а даже на простых людей! Тебе позволено лишь защищать Мать Ночи. Неужели ты хочешь так же, как и Раша, пренебречь догматами? Чем же ты тогда лучше его?

Цицерон иронично улыбнулся, понимающе закатив глаза: мол, я это и без тебя знаю.

— Хранитель теперь у нас ты, не переживай, — отмахнулся он. Хотя то, что орк всё еще считал его защитником гроба, льстило. — Я тоже много думал, у меня было предостаточно времени, которое Раша так опрометчиво предоставил, игнорируя меня, — напомнил Цицерон, нехотя вспоминая, как подолгу ему приходилось слушать тишину и полное отсутствие мыслей от собственного бездействия. И как медленно он пытался смириться с приготовленной для него обязанностью, где всё привычное исчезло, а осталась только Мать Ночи — его новая цель в жизни. Теперь же и её хотят отнять. Теперь он никто. Ох, как это злило! И терпеть подобное к себе отношение не было сил. Словно сами стены шептали, что за такое поведение Раша должен ответить по заслугам. В глубине души Цицерон понимал, что так же, как и Раша, прикрывается именем Матери Ночи, тем самым пряча эгоизм и задетое самолюбие. Но так как он теперь никто — зачем сдерживаться? Верно?

— Ты собрался отравить Уведомителя… — чуть ли не шёпотом озвучил Гарнаг то, что у Цицерона было на уме. — О, Ситис…

— Раша больше не Уведомитель, он перестал им быть, как только решился на обман. А я больше не Хранитель, и за это он ответит… — Цицерон уже не скрывал причины своего решения. Слишком наплевательски с ним обошлись, и слишком много он отдал Тёмному Братству, чтобы вот так просто сдаться. Нет. Напоследок он преподнесёт прощальный подарок, ведь они и в самом деле больше не увидятся.

Но тут он почувствовал тяжёлую ладонь на своём плече, и это заставило отвлечься от злорадных мыслей.

— Ты сам себя слышишь? Я не позволю тебе этого сделать, понял? — Цицерон на это лишь раздосадовано фыркнул. Он и не надеялся, что его поймут и поддержат.

— Хочешь меня остановить? Будешь и дальше верить Раше или может ждать Понтия, будто это что-то изменит, — угасший было азарт, потерянный вместе с должностью ассасина, выплёскивался теперь наружу в виде непринуждённой наглости. Как же это было приятно, он будто ожил от вечного сна. Чувство вины было унесено бурным потоком накалившихся эмоций. Знакомая дрожь пробежала по телу.

— Цицерон, ты всё ещё Хранитель, что бы там Раша тебе не наговорил. Ты не должен брать столь страшный грех на себя. Убийство брата, это не шутки… — тихо, будто пытаясь успокоить, сказал Гарнаг.

— А кто тогда возьмёт на себя столь страшный грех? Может быть ты?

Гарнаг замялся, убрав руку с плеча Цицерона. Поведение Раши уже ничем нельзя было оправдать. И надеяться, что он одумается — бессмысленно.

— Я могу поговорить с ним… Я откажусь от его предложения… — начал было Гарнаг.

— Не позорь меня, — тут же прервал Цицерон тёмного брата. — Этого ещё не хватало. Раша только и ждёт, что я приползу вымаливать прощение, но этого не будет. Мне не за что извиняться.

— Дай же мне договорить… — распалялся орк, сотрясая воздух мощными руками. — Я могу отказаться следовать за ним. А без меня он вряд ли сдвинет гроб с места.

— Тогда ты ослушаешься приказа вышестоящего, — усмехнулся Цицерон. В самом деле, планы Гарнага его веселили.

— Но…

— Слышащий он или не Слышащий, для тебя он всё равно Уведомитель, а раз так, то ты будешь ему подчиняться, — пожал плечами Цицерон. — Просто не мешай, и я всё сделаю в лучшем виде.

— Как ты это намерен сделать? Подожди! Куда собрался?!

В этот раз Цицерона схватили за предплечье, и он опять не смог сдвинуться с места. Вряд ли ему под силу убедить такие громоздкие мускулы, а другие варианты и вовсе было бессмысленно рассматривать.

— Ты мне так руку сломаешь, — недовольство в нём возрастало. — Если не можешь ничего предложить, не мешай. Я… Я так и не понял, кто тебе дороже… Но по всей видимости, Раша, раз ты так рьяно его защищаешь. А меж тем, он врёт тебе в глаза, в отличие от меня.

— Это сделаю я.

— Что? — удивлению Цицерона не было предела. Ему сперва показалось, что он ослышался.

— Это сделаю я, — повторил Гарнаг.