Крепость в Лихолесье (джен)

Вот так. И что дальше?

Гэндальф тяжело опустился на попавшееся на пути поваленное бревно.

Достал трубку и некоторое время сидел, держа её в руках, потирая пальцем полированный чубук, прежде чем вынуть кисет и начать набивать табак в чашу. Не то чтобы сейчас был подходящий момент тянуть время и предаваться неге и праздности, но волшебнику требовалось успокоиться, собраться с мыслями и унять дрожь в трясущихся пальцах.

Да. Он сделал все, что мог. Ему не в чем себя винить. Спорить с мальчишкой было бессмысленно. Пусть этот строптивый орк отныне идет, куда хочет. В Серые горы, в Удун, к лешему за пазуху, ищет там свой собственный путь, приключений, сородичей, балрога в ступе… Если ему повезет, то, возможно, он даже останется в живых. Если нет, то… да и назгул с ним! Какого лешего, с раздражением спрашивал себя Гэндальф, я должен с ним нянчиться, если он ни во грош не ставит ни меня, ни мои предостережения и советы? А Саруман… где он, тот Саруман? Если ему наплевать на своего воспитанника, почему не наплевать должно быть мне?

«Ку-ку?» — нерешительно спросила над головой мага кукушка. И тут же умолкла — вспорхнула и умчалась куда-то в глубину рощи. Волшебник проводил её рассеянным взглядом, провел ладонью по тёплой, шероховатой коре старой ветлы, на которой сидел. Глубоко и сердито затянулся в последний раз. Гнев его остывал, проходил, как болезненный приступ, рассеивался в воздухе вместе с табачным дымом, и на смену ему приходили тревога, усталость, неуютное осознание совершенной ошибки…

Сколько времени миновало, спросил он себя — вряд ли больше четверти часа. Наверно, сейчас еще не поздно пойти за Гэджем следом, догнать его, а потом… А что, собственно говоря, потом? Разговаривать с ним разговоры, видимо, бесполезно, остается только скрутить его в баранку и силой тащить за собой на восточный берег — для его же блага. Но ведь он этого не оценит… он и так полагает мага подлецом и предателем, ради пустой потехи отдавшим его на растерзание самодурам-эльфам, и к голосу разума решительно не желает прислушиваться. Затих в нем этот голос, потерялся под пластами ярости и обиды, под пошатнувшейся (или уже рухнувшей?) верой в мудрого непогрешимого учителя. Ах ты ж, глупый мальчишка! Гэндальф раздраженно выколотил трубку о ствол дерева и сунул её за пояс. Поймет ведь свою ошибку и раскается в ней, несчастный звереныш, но будет уже поздно, поздно, поздно! Зайдет слишком далеко, слишком рьяно и слишком опрометчиво, чтобы можно было повернуть назад… Волшебник рывком поднялся. Ладно, решительно сказал он себе, хватит попусту стенать и рассиживать на пенечке, старый дурень… сейчас я соберусь с силами, пойду на восток, к устью реки Келебрант, сяду там в лодку, переправлюсь на другой берег и забуду об этом безмозглом орке, как о страшном сне…

И он торопливо пошел — только почему-то не на восток, а на запад, следом за Гэджем. Умные его ноги как-то сами решили, куда следует идти, как ни пытался волшебник их остановить, переубедить, развернуть назад…

Мальчишка прошёл здесь — судя по примятой траве и сбитым верхушкам цветов. Шел и пинал шляпки попадающихся под ноги сыроежек, крушил розовые соцветия кипрея, продирался сквозь кусты, не разбирая дороги. Кипел от бешенства, размахивал палкой, пинками расшвыривал с дороги камни и сухие сучья. Потом, видимо, поостыл — сорванные верхушки метлицы перестали попадаться, да и след вышел на более высокое и сухое место, где не оставалось ни отпечатков на земле, ни примятой травы. Волшебник на секунду остановился и осмотрелся. Если этот проклятый орк не хочет, чтобы его нашли…

Он почти побежал, спотыкаясь, боясь потерять и без того едва заметный след окончательно, миновал небольшой ельник, спустился в овражек, по дну которого тек ручей. На берегу, на влажном песке остались отпечатки сапог — да, орк проходил здесь, а потом, перепрыгнув на другую сторону, принялся взбираться по противоположному склону. Гэндальф, найдя узкое местечко, тоже прыгнул через поток… но не слишком удачно, нога его попала не то в заброшенную лисью нору, не то в канавку, промытую дождями в склоне овражка, провалилась в неглубокую яму…

Что-то явственно хрустнуло в щиколотке — и волшебника пронзила такая яростная и острая боль, что на секунду мир вокруг потемнел. Гэндальф со стоном упал, выронил посох — и тот, скатившись по склону овражка, с плеском окунулся в ручей.

Да что за неудачный сегодня день!

Некоторое время волшебник приходил в себя.

Переведя дух, осторожно, превозмогая боль, освободил пойманную в ловушку ногу, опустился на землю и осмотрел пострадавшую щиколотку. Она выглядела как-то странно и непривычно, будто кочерга, вывернутая под причудливым углом, но, чтобы полностью оценить величину повреждений, надо было снять сапог… Что там — растяжение? Вывих? Перелом? Только этого не хватало! Гэндальфу теперь не только беглого орка — леший бы его побрал! — не догнать, но и к устью Келебрант до вечера не добраться… Остается только ковылять обратно к эльфам, на заставу к Фаундилу, и лечить там эту подлую, так некстати хрупнувшую лодыжку. Если вообще удастся подняться…

«Ку-ку!» — злорадно сказала кукушка.

Гэндальф отыскал взглядом укатившийся посох. Тот лежал в нескольких шагах ниже по течению ручья, опустив навершие в воду. Волшебник мысленно выругался.

Проклятый мальчишка! Если бы он не удрал, как последний болван, а Гэндальф — тоже как последний болван! — не пустился сломя голову ему вдогон… Если бы на пути не оказался этот злосчастный ручей… Если бы, если бы… Нытьем и сожалениями дела было не поправить, следовало собраться с силами, попробовать подняться и дотянуться до посоха.

— Я так и знал, что ты увяжешься за мной следом, старый пень! — презрительно сказал за его плечом знакомый голос.

Гэндальф поднял голову. Гэдж стоял чуть правее, на краю овражка, держась за ствол растущей на склоне старой сосны, и смотрел на волшебника взглядом мрачным и пристальным, но, кажется, уже лишенным былого вызывающего напора. Лицо его было вообще как-то по-орочьи нечитаемо — угрюмо, непроницаемо и беспросветно, словно угасший, лишенный внутреннего света фонарь.

Гэндальф проглотил вставший в горле ком.

— Экий ты догадливый, — пробормотал он, потирая раненную ногу. — И вернулся для того, чтобы мне об этом сообщить?

Вот так-так, сказал он себе, это еще что за явление? Мальчишка успокоился, одумался, раскаялся в неуместной горячности и припожаловал слезно покаяться и принести извинения? Или… что? Пришел позлорадствовать и поглумиться над былым спутником?

— Нет. — Гэдж, секунду помолчав, как-то опасливо огляделся. — Я просто подумал, что тебя надо предупредить…

— О чем?

— Мы тут не одни. — Гэдж по-прежнему внимательно смотрел на Гэндальфа. Взгляд его из сумрачно-неприязненного сделался встревоженно-подозрительным. — Что с тобой?

— Ничего, — сказал маг сердито. — Но, раз уж ты все равно здесь, я был бы тебе очень благодарен, если бы ты оказал мне одну услугу.

— Какую услугу?

— Будь добр, подай мне мой посох.

— Посох? — орк огляделся, ища глазами укатившийся в ручей деревянный шест. Секунду-другую он стоял неподвижно, и Гэндальф был уверен, что он сейчас повернется и молча исчезнет в лесу («Иди ты к лешему, старый козел!»), — но, чуть помедлив, мальчишка все-таки принялся спускаться в овраг, выудил из ручья посох и, на ходу отряхивая его от воды, подошел к волшебнику.

— Спасибо. — Гэндальф вздохнул: вновь ощутить в ладони такое теплое, гладкое и почти родное дерево было отрадой. Теперь дело должно было пойти легче: имея под рукой надёжную опору, можно было попробовать встать и утвердиться на ногах…

Он взглянул на Гэджа: тот отступил на пару шагов, но уходить по-прежнему не торопился. Переминался неподалеку с ноги на ногу, искоса, словно бы украдкой поглядывая на мага. Спросил отрывисто:

— Что с твоей лодыжкой?

— Понятия не имею, — пробормотал Гэндальф. — Подвернул.

Гэдж облизнул губы. Презрительная холодность на его лице сменилась недоумением.

— Ты что, не можешь идти?

— Не знаю. Я ещё не пробовал, — буркнул волшебник. — Для начала надо хотя бы подняться.

— Погоди. — Гэдж опять как-то нервно огляделся. Потом сбросил с плеча сумку и опустился рядом на одно колено. — Надо снять сапог и посмотреть, что там.

— Зачем? — сказал Гэндальф сквозь зубы. — И так видно, что ничего хорошего… Доковыляю обратно к эльфам, они посмотрят.

Орк коротко рыкнул.

— Когда доковыляешь? Через неделю? — спросил он с раздражением. — Дай нож, а то кинжалом несподручно голенище резать.

Ну, по крайней мере, удирать прямым ходом в Серые горы мальчишка как будто пока не помышлял… Волшебник вытащил из котомки перочинный нож с широким лезвием — тот, которым обычно вырезывал по дереву — и протянул его Гэджу. Орк поудобнее умостил зловещее орудие в руке, осторожно разрезал голенище кожаного гэндальфского сапога сверху донизу, взялся за задник и — р-раз! — небрежным рывком сдернул остатки обуви с распухшей и отекшей ноги…

Волшебник глухо взвыл и судорожно вцепился обеими руками в траву.

— Предупредить нельзя было? — прохрипел он через силу, приходя в себя. — Я что, деревянный, по-твоему?

— Ну, извини, — неловко, закусив губу, пробормотал Гэдж. Он отложил нож в сторону, пристроил гэндальфскую ногу на расстеленный на земле плащ и аккуратно снял полотняные обмотки. Обнажилась пострадавшая лодыжка: раздувшаяся, как шар, на глазах наливающаяся жуткой багровой синевой, горячая, как-то неестественно вывернутая…

— Вывих. Или подвывих, — сказал Гэдж задумчиво, потирая подбородок. — Я так и предполагал… Вечно ты во что-то вляпываешься!

— Я? — с нервным смешком спросил Гэндальф.

— Ладно, сейчас мы это исправим. — Орк торопливо порылся в своей сумке и извлек маленькую деревянную баночку. В ней оказалась желтовато-серая мазь, густая и жирная, пахнущая почему-то терпким ароматом морковной ботвы.

— Это еще что? — спросил Гэндальф. Внезапно обуявшее Гэджа азартное врачевательское рвение ему совершенно не нравилось.

— Всего лишь вытяжка из корней цикуты. Обезболивающее, — коротко пояснил орк. — С самого Изенгарда берегу… Надо нанести немножко на поврежденное место, она уменьшит боль. — Он аккуратно взял немного мази на палец и принялся растирать её по синей, отекшей, ноющей гэндальфской ноге, с неудовольствием отзывающейся болью на каждое неосторожное прикосновение. Волшебник сидел, стиснув зубы и полуприкрыв глаза, стараясь лишний раз не шевелиться — лодыжка явно не приветствовала резких движений. К счастью, мазь подействовала быстро, по поверхности кожи разлился приятный благостный холодок, боль чуть унялась, отступила, и нога отяжелела и онемела, словно кусок гранита…

Вновь спрятав баночку с мазью в котомку, Гэдж осторожно ощупал место повреждения, оценивая положение костей, степень смещения сустава и целостность связок. Исподлобья посмотрел на мага.

— Ну и что там… по-твоему? — небрежно поинтересовался Гэндальф. — Перелом?

— Нет, просто обычный вывих, — спокойно отозвался орк. И добавил — скорее, показалось Гэндальфу, кровожадно, нежели с истинным желанием помочь: — Я его сейчас вправлю.

— Э-э… может, мне лучше вернуться в Лориэн?

— Успокойся, — буркнул Гэдж. — Тут нет ничего сложного. Надо просто потянуть ногу на себя и сдвинуть сустав в направлении, противоположном вывиху. Делов на пару секунд.

— Тебе что, часто приходилось этим заниматься?

— Ну… приходилось пару раз. Готов?

— Ты уверен, что это не перелом? — торопливо спросил Гэндальф. Ему вовсе не хотелось, чтобы после сомнительно-карательной орочьей медицины его нога стала напоминать штопор.

— Уверен. Иначе отек бы так быстро не образовался. — Орк взялся обеими руками за вывихнутую лодыжку. — Ну, ты готов наконец?

Гэндальф вновь отчаянно вцепился пальцами в траву.

— Нет! Постой! Может, все-таки лучше…

Гэдж, не слушая его, коротким резким рывком дернул вывернутую ногу, вправляя сустав на место — так быстро и сноровисто, что волшебник даже не успел закончить фразу. Он глухо вскрикнул и судорожно втянул воздух сквозь зубы… В злосчастной щиколотке опять что-то хрустнуло, сдвинулось, и — к изумлению Гэндальфа — нога его перестала быть похожей на погнутую кочергу. Орк потёр ладони и удовлетворенно хмыкнул.

— Ну, вот и всё… Так, поди, до эльфов куда веселее будет топать. Ну-ка пошевели пальцами.

Волшебник посмотрел на выдернутый с корнем пучок травы, оставшийся в его ладони, собрался с силами и осторожно пошевелил большим пальцем на пострадавшей ноге. Ни палец, ни нога, к его удивлению, не отвалились.

Он утер рукавом потное лицо. Криво улыбнулся.

— Ну… спасибо, дружище. Надо признать, у тебя это… ловко получилось.

— А ты думал, я тебе ногу оторву, да? — насмешливо спросил Гэдж, поднимаясь. — Отек, конечно, сразу не спадет, потому что связки растянуты, но через неделю будешь как новенький. Только надо бы перевязать и обездвижить…

На бинты пришлось пустить нательную рубаху волшебника, оторвать от подола несколько длинных узких полос. Гэдж нашел неподалеку крепкую ветку, срезал её и выстругал плашку подходящей формы, чтобы использовать её в качестве накладки — шиной это неуклюжее сооружение оказалось не особенно изящной, но как временная повязка вполне могло сгодиться.

— И что теперь? — спросил орк, когда с врачеванием худо-бедно было покончено. — Поковыляешь обратно в Лориэн?

Гэндальф пожал плечами.

— Видимо, так… — Он внимательно посмотрел на орка. — И ты мне не подсобишь, Гэдж? Не проводишь и не поддержишь? Бросишь беспомощного старика одного, в лесу… оставишь на произвол судьбы, э?

Гэдж насупился.

— Не надо тут… на жалость давить. Я не пойду к эльфам!

— Ладно, как знаешь. — Волшебник вздохнул. Поднял и нахлобучил на затылок валявшуюся рядом синюю шляпу. — Помоги мне хотя бы из оврага выбраться, а дальше я сам доковыляю, найду какую-нибудь палку в качестве костыля… Подсобишь мне подняться?

Орк не ответил. Молча протянул магу руку.

* * *

Подобрав пожитки, они медленно брели через лес: Гэндальф опирался одной рукой на посох, а второй — на крепкое гэджевское плечо. День клонился к вечеру, и свет закатного солнца дробился в ветвях деревьев, проливался на землю золотистыми брызгами, а внизу, в подлеске, уже начала собираться туманная мгла и осторожно копились серые сумеречные тени. До границы Лориэна мили четыре, с неудовольствием думал волшебник, этаким манером, хромой и колченогий, я буду до утра туда ковылять. А если еще мальчишка вздумает сбежать… хотя куда ему сейчас бежать — на ночь глядя…

— Я слыхал, — небрежно произнес он, — что в некоторых орочьих племенах юноши в день совершеннолетия должны изловить зверя — ну там зайца к примеру, или барсука… или олененка… вырвать ему сердце — живому — и испить свежей крови. Как тебе это нравится?

Орк поморщился.

— Ты это к чему вообще? Напугать меня хочешь, что ли?

— Нет, просто… дать кое-какую пищу для размышлений.

— Ну-ну. А какие еще любопытные орочьи обычаи тебе известны?

— Про испытание болью, например…

— Что?

Гэндальф не ответил. Остановился и прислушался. Что-то явственно хрустело в кустах неподалеку, хрустело и трещало, словно там неуклюже резвился какой-то зверь — не особенно крупный, но, судя по производимому им шуму, вполне плотный и упитанный. Зашевелилась трава…

Волшебник замер.

— Ты, кажется, говорил, что мы тут не одни?

— А, да… — пробормотал орк. — Я забыл тебе сказать… думал, он уже ушёл…

— Кто?

Из зарослей реписа навстречу путникам выкатился мохнатый бурый шар. Вернее, не совсем шар: при более пристальном рассмотрении у него оказались четыре короткие лапы и живая острая мордочка с маленькими черными глазками-бусинками. Это был крепенький бурый медвежонок… Он остановился в нескольких футах от путников, приподнялся на задние лапы и очень внимательно осмотрел волшебника и орка с головы до ног.

— Вот он, — пояснил Гэдж, — этот медведь. Я видел его еще час назад, он тут в малиннике шарился. Я потому и вернулся — подумал, что тебя надо предупредить. А то помчишься в лес не глядя и напорешься там на медвежье семейство…

— Ах вот оно что, — пробормотал Гэндальф. — Ясно.

Медвежонка, конечно, опасаться не стоило — но ведь где-то поблизости должна была обретаться и мамаша-медведица, ревностно стоящая на страже жизни, чести и достоинства своего ненаглядного отпрыска. Тем более что медвежонок чужаков совершенно не чурался: не выказывая ни малейших признаков страха или замешательства, он глубоко вздохнул, с ленивым видом праздного зеваки приблизился к Гэндальфу и принялся деловито обнюхивать его раненную ногу. Сам волшебник, собственно, не видел никаких причин для столь глубокого интереса — одеревеневшая его, скованная под повязкой лодыжка казалась ему частью тела довольно-таки малопривлекательной, — но медвежонка она прямо-таки обворожила: он плюхнулся рядом на свой упитанный мохнатый зад и, шумно дыша, повел носом с видом истинного знатока и эстета, оценивающего тонкий букет редкостного вина. Негромко удовлетворенно заурчал…

— Не бойтесь, он вас не тронет, — раздался из лесной чащи чей-то негромкий мягкий голос: голос и тихий смех. — Этот звереныш совсем ручной и смирный… Поди сюда, Смоки, у них все равно нет ни медовых сотов, ни моркови.

Медвежонок, который только что и сам в этом убедился, испустил громкий вздох разочарования, громко не то чихнул, не то фыркнул и закосолапил куда-то мимо путников дальше в лес. Волшебник и орк посмотрели ему вслед: в нескольких шагах позади под деревом стоял невысокий старик в буром, почти сливающемся с цветом древесной коры плаще и, лукаво прищурившись, с усмешкой поглядывал на путников.

— Радагаст! — пробормотал Гэндальф.

— Гэндальф! Здравствуй, друг мой! — Старик, опираясь на длинную сучковатую палку (посох?), на которой кое-где пробивались зеленые листочки, неторопливо вышел из леса. Поставил на землю корзину с грибами и какими-то травами, подал Гэндальфу грубоватую, испачканную землей мозолистую ладонь. — Вот так неожиданная встреча! Всегда-то ты сваливаешься, как снег на голову в середине лета… Но что это за беда с тобой приключилась, э? — он покосился на забинтованную ногу Серого мага и перевёл взгляд — скорее заинтересованный, чем подозрительный — на Гэджа. — И кто это с тобой?

Гэндальф хрипло усмехнулся. И так крепко стиснул плечо орка, точно опасался, что тот сию минуту может вырваться и удрать.

— Познакомься, Гэдж, это Радагаст Бурый, мой давний соратник и собрат по Ордену… И ты, Радагаст, — он мрачно улыбнулся, — обрати самое пристальное внимание на моего юного попутчика, он, право, того стоит… Его зовут Гэдж.

— Гэдж, вот как? Урук? — Радагаст изумленно подергал себя за бороду. Он был невысок, худощав и жилист; его растрепанная, чуть рыжеватая борода оказалась не слишком умело подстрижена полукругом, а волосы, когда-то, очевидно, каштановые, а сейчас — неопределенного серо-бурого цвета, были заплетены в неряшливую косицу. Лицо старика — круглое, словно полная луна — казалось приветливым и безмятежным, темные карие глаза смотрели прямо и пытливо, с чуть заметным добродушным прищуром. — Странные у тебя… попутчики, — добавил он, помолчав.

— Ты удивлен?

— Ну… озадачен. Немного.

Гэндальф понимающе хмыкнул.

— Ты не первый, кого мой юный друг изрядно озадачил, были и другие жертвы, начиная с Сарумана.

— Да ну? — В карих глазах Радагаста мелькнуло недоверчивое изумление. — Саруман всегда казался мне субъектом, которого трудно озадачить.

— И на старуху бывает проруха, — без тени улыбки отозвался Гэндальф.

Бурый волшебник встревоженно покачал головой.

— Ну, раз так, вижу, потолковать на досуге нам будет о чем… Что ж. Негоже тут на солнцепеке комаров кормить, милости прошу к моему очагу… У меня здесь хижина в лесу неподалеку, полмили вверх по берегу Келебрант, за час аккурат доберемся.

Гэдж глухо заворчал под нос. Наверное, сказал он себе, самое время делать ноги. По крайней мере, обвинить его в том, что он «оставил спутника на произвол судьбы», его теперь не сумеет и собственная назойливая совесть.

— Ладно, — хмуро сказал он. — Вы, я вижу, давние знакомые, так что теперь о тебе есть кому позаботиться, Гэндальф. Я, пожалуй, пойду…

— Куда? — со смешком спросил Радагаст. — Мы еще и присмотреться друг к другу толком не успели, а ты уже мыслишь бесследно исчезнуть? Неужели я такой уж мерзкий, дикий и отталкивающий дед-лесовик, э?

Орк смешался.

— При чем тут…

— Погоди, Гэдж! — Гэндальф по-прежнему крепко стискивал его плечо. — Послушай меня, — сказал он вполголоса со всей силой убеждения, на какую только был способен. — Серые горы от тебя никуда не убегут, у них ноги еще не выросли… Не отказывайся от приглашения, Радагаст — не эльф, с каверзными вопросами лезть не будет… да и, по совести говоря, когда тебе еще выпадет случай сытно поесть и переночевать под крышей? Глуп, надо признать, тот путешественник, который упускает возможность плотно набить брюхо на сон грядущий.

«Да ладно. Я не голоден», — хотел сказать Гэдж презрительно. Вот только желудок его имел другой взгляд на этот вопрос и, опротестовывая мнение хозяина, в этот миг громко и решительно заурчал. За целый день орку довелось съесть только пару пресных эльфийских печений, рыбное желе да травяной супчик, а солнце уже клонилось к закату. Он сглотнул слюну и… промолчал.

— Идем, — посмеиваясь, произнес Гэндальф.

* * *

— Давненько я у тебя не бывал, — сказал Гэндальф, пока они втроем (плюс Смоки, который поспешал следом, смешно переваливаясь на коротких толстых лапах) брели вверх по берегу реки Келебрант к жилищу лесного волшебника. — Ты же вроде жил в Росгобеле, на восточном берегу Андуина, с каких это пор решил бросить свою мызу да перебраться на запад? Сколько я тебя знаю, ты всегда был к перемене мест не охоч.

— Да я и не перебирался, — безмятежно отозвался Радагаст. — Живу-то я по-прежнему там, на том берегу, здесь у меня просто небольшой огородик — картошку сажу, репу, тыкву, пятое-десятое, что попроще да понеприхотливее. Там, в Лихолесье, земля теперь плохо родит, Гэндальф, — добавил он, помолчав, — а то, что родит, частенько и в рот взять нельзя.

— Да, я слыхал, там неладно, — негромко согласился волшебник. — Слишком близко от…

— От Черного Замка.

— Что за дела там творятся?

— Не знаю. Темные дела, Гэндальф. И лес дурной стал, совсем дурной. Туда теперь и днем-то страшно зайти, а ночью так и вовсе жуть пробирает. Болота уже чуть не до Андуина доползли, а уж тварей там развелось видимо-невидимо — и пауков, и еще каких-то, еще чуднее: эти уж совсем ничем не брезгуют, друг друга жрут, коли ничего другого найти не удастся, даром что все зверье лесное давно севернее откочевало. Чувствую, скоро и мой черед подойдет когти оттуда рвать, ну да год-другой еще повременить можно… Я вообще-то ночевать тут не намереваюсь, ближе к вечеру домой соберусь, так что милости прошу в Росгобел с визитом: гости ко мне нечасто захаживают. Вот тогда все своими глазами и увидишь, дружище — ты ведь, я так понимаю, именно за этим сюда и пожаловал?

…Впереди среди деревьев забрезжил просвет, и путники вышли на небольшую полянку, окруженную глубокой дренажной канавой, через которую были перекинуты деревянные мостки. Кроме рва от леса делянку отделяла простенькая изгородь из неошкуренных жердей, за ней тянулись грядки — с картофелем, репой и свеклой, с вольготно расстилающимися по земле тыквенными плетями, над огромными, медово-янтарными цветами которых кружили пьяные от нектара дикие пчелы. Посреди огорода, среди зарослей крыжовника, торчало облаченное в старую рубаху воронье пугало.

Смоки, урча, кинулся вперед всех — к небольшому домику, стоявшему в глубине участка. «Хижина» была совсем игрушечная, состоящая из двух маленьких помещений: сеней, где хранился хозяйственный инвентарь и с потолочных балок свешивались связки прошлогоднего лука, сушеных грибов и каких-то душистых трав, и крохотной жилой комнатки, где размещались: столик возле окна, лавка, застеленная лоскутным одеялом, шаткая табуретка и небольшая настенная полочка с посудой и мелким бытовым скарбом. Ни очага, ни печи в избушке не имелось — зимой Радагаст здесь не жил, — но возле стены стояла пустая жаровня.

Гэндальф сбросил котомку, поставил в угол свой посох, азартно, с плеском и фырканьем, умылся под глиняным кувшином-рукомойником, присел на лавку и, блаженно отдуваясь, потер больную ногу. Гэдж, неловко осматриваясь, опустился на скамью рядом с ним. Радагаст тем временем хлопотал возле стола.

— Вы уж не обессудьте, угощение мое небогато, я как-то не ожидал, что ко мне нынче гости пожалуют, — извиняющимся тоном произнес он. — Но кое-какой харч, пожалуй, отыщется…

Он пошарил на полке и под платком, которым была укрыта стоявшая на столе утварь, и действительно добыл пару овсяных лепешек, несколько соленых огурцов, кусок мягкого козьего сыра и даже завернутый в рогожку котелок с вареной картошкой. В добавление к этой снеди на столе появилась большая бутыль в оплетке из ивовой коры, наполненная некой прозрачной, чуть розоватого цвета жидкостью — это, пояснил Радагаст, было ягодное вино, которое он, Радагаст, изготавливал самолично из перебродившего крыжовенного сока. На вкус оно оказалось кисло-сладковатым, ароматным, словно компот, и приятно пощипывало язык — но, выпив чашу-другую чистого как слеза напитка, Гэдж внезапно сделал вывод, что питие это вовсе не так просто и безвинно, каким представлялось по первому впечатлению. То ли сказалась усталость и пустой желудок, то ли орк попросту не привык к хмельному, но очень скоро он обнаружил, что горница и все окружающие предметы начали вести себя как-то странно: все они медленно вращались вокруг Гэджа, неторопливо, но неуклонно, как мировая сфера вокруг своей оси — и стол, на который орк ставил деревянную чашу, каждый раз оказывался немного не на своем месте. Это таинственное волшебство представлялось Гэджу до крайности забавным, и он, не в силах удержаться, то и дело приглушенно хихикал в кулак, тем более что Гэндальф и Радагаст, занятые беседой о каких-то своих делах, не обращали на него никакого внимания. Они говорили о Лихолесье, о каком-то Дол Гулдуре, о крепости, расположенной на холме за кольцом непроходимых болот; в течении недолгого времени Гэдж пытался вникнуть в их разговор, но вскоре заметил, что это требует от него некоторого усилия, и оставил свои старания, даром что к этому времени потихоньку начал клевать носом. Этого нельзя было допустить — он вдруг вспомнил, что вообще-то собирался идти в Серые горы! — поспешно вскочил и, буркнув: «Мне пора!» — решительно шагнул к выходу. Дверь каморки в этот миг как раз очень удачно проезжала мимо и, схватившись за косяк, Гэдж вполне благополучно вывалился во двор, по пути споткнувшись обеими ногами о невысокий порожек.

Радагаст проводил его задумчивым взглядом.

— Не знаю уж, где ты отыскал этого орка, Гэндальф, но, похоже, у малыша Гэджа с головушкой не все в порядке… Куда это он собрался?

— Похоже, что никуда, — посмеиваясь, отозвался Гэндальф, слушая грохот и приглушенные восклицания со двора: Гэдж то ли запутался в трех ступеньках невысокого крыльца, то ли вообще позабыл об их существовании. Волшебник, впрочем, тоже увлекся приятным радагастовым угощением чуть больше, чем следовало бы, глаза его возбужденно блестели. — Да оно, пожалуй, и к лучшему… Помоги-ка мне подняться, пойду скажу ему пару слов.

Опираясь на посох и слегка прихрамывая — крыжовенное вино унимало боль и придавало сил лучше всех на свете вытяжек из цикуты — Гэндальф выбрался из дома вслед за Гэджем. Орк сидел на крыльце, прислонившись спиной к простеньким перильцам, весь какой-то взъерошенный и потерянный; в волосах его запутались травинки и мелкая соломенная труха. Неподалеку крутился Смоки, негромко урчал, катал по земле пустую деревянную плошку, время от времени прихлопывая по ней лапой.

— Проветриваешься? — спросил Гэндальф. Пристроив посох возле стены, он, держась за перила, неуклюже опустился на верхнюю ступеньку крыльца рядом с орком. — Что ж, полезное дело. Нежная и глубокая привязанность к горячительным напиткам, знаешь ли, до добра не доводит.

— Ладно уж м-мы... м-мораль-то читать, — слегка заплетающимся языком пробормотал Гэдж в ответ, не поднимая головы. — У самого гха… гхы… гхлаза в р-раз… в разные стороны смотрят…

Волшебник с усилием потер ладонями щеки. Смоки меж тем наскучило гонять плошку по радагастовым грядкам, он уселся в тени стены и принялся шарить в посудине лапой, отскребая от стенок кусочки присохшей каши.

— Ты свою котомку забыл под лавкой, — лениво заметил Гэндальф.

— Я знаю, — пробурчал Гэдж. Он закрыл глаза и прислонился затылком к столбику перил. — Я вообще б-б… б-был д-дурнем, что с тобой связался, гх… г-господин Гэндальф.

— Ты это уже говорил, — рассеянно отозвался волшебник, вспоминая, где он оставил табак и трубку. По всему выходило, что слишком далеко, чтобы за ними возвращаться.

— Т-ты с этим твоим дружком н-нарочно меня нап-пы… нап-поили, чтоб я н-не ушел, да?

— Ногу я тоже нарочно себе подвернул, — проворчал маг, — пока за тобой по лесу бегал?

Орк не ответил. Смоки, убедившись, что плошка теперь окончательно пуста, наконец оставил несчастную посудину в покое и, облизывая лапу, расслабленно вытянулся в тени. Ветерок принес откуда-то желтый березовый лист, покрутил его над грядками, перебрасывая туда и сюда, подкинул к крыльцу. Гэндальф поднял его и, задумчиво разгладив на ладони, печально вздохнул.

— Н-да, лето-то уже перевалило за середину… — Он испытующе посмотрел на орка. — Послушай, Гэдж. Даже если ты будешь проходить по двадцать миль в день, что маловероятно, то окажешься в Серых горах не раньше середины октября. А осенние холода — там, на севере — не лучшее время для того, чтобы бродить по горам… даже для орка. Посуди сам: у тебя нет ни тёплой одежды, ни оружия, никакого снаряжения… Харчиться, к примеру, ты во время пути чем вообще собираешься? Рыбу в Андуине ловить?

— А п-пче… п-пчему бы и не ловить? — спросил Гэдж равнодушно. — М-можно ещё силки на птицу ставить… Г-грибы, того… с-сы… с-собирать…

— Мед у диких пчёл воровать, — проворчал Гэндальф.

— К чему это всё? — пробормотал орк сонно. — П-предлагаешь мне отлы… отложить эту з-затею, что ли? Лет на десять?

«Лучше навсегда», — сердито подумал маг.

— Ну, решать-то тебе, конечно… Но вот Радагаст был бы рад залучить до осени толкового помощника. А осенью мне все равно придется вернуться в Изенгард, чтобы потолковать с Саруманом. Просто сначала мне нужно кое-что сделать…

— Что с-с… сделать?

Гэндальф не ответил: появился Радагаст с какими-то узлами подмышкой. Он запер дверь избушки, хозяйственно подпер колом покосившийся столб в заборе и свистнул Смоки.

— Ну что ж, поедем в Росгобел… у меня тут лодка укрыта в ивняке неподалеку, — пояснил он Гэджу и Гэндальфу. — Полчаса — вниз по реке Келебрант, еще полчаса — на переправу через Андуин, да там несколько минут пешком по берегу — к темноте как раз домой и поспеем.

— Я хочу спать, — сказал Гэдж уныло. Хотя свежий воздух в прямом смысле подействовал на него отрезвляюще, он по-прежнему не слишком твердо держался на ногах, и его неодолимо мутило и клонило в сон. Начинала болеть голова — нудно, тоскливо, мерзко…

— В лодке выспишься, — Гэндальф ободряюще похлопал его по плечу. Дотянулся до посоха, с его помощью кое-как поднялся и утвердился на ногах. Протянул Гэджу принесенную Радагастом котомку. — Бери своё шмотьё и пойдем. Скоро стемнеет…