Свой выбор (джен)

До письма Луны Гарри добрался лишь после занятий, с восторгом проведя в компании декана два часа и порадовавшись тому, что выбрал именно Рейвенкло.

Профессор Флитвик начал с самых азов и объяснял все настолько просто и подробно, что под его руководством было проще простого научиться колдовать. Полугоблин объяснил детям и про ядро, и про потоки, и про палочки — все то, что, по идее, должна была сообщить студентам Минерва МакГонагалл, раз уж у нее занятия стояли раньше, чем уроки чар.

Но к концу первого занятия Поттер заметил, что многие ребята никак не могут сосредоточиться, отвлекаются, а потому и без того понятные объяснения ускользают от них, пролетают над головой. Но хоть Невилл слушал. И то хлеб.

По скучающим лицам мальчик понял, что основы его одноклассники по большей части слышали, а потому не уделяли особого внимания лекции профессора Флитвика, считая, видимо, что могут обойтись и без нее. Просто же и понятно, зачем записывать? Но за простыми фразами крылся огромный смысл.

Так профессор в первые же минуты урока объяснил детям, что до шестого курса они будут учить заклинания, которые в той или иной степени должны получиться у каждого. Для этих чар не была важна сила каждого конкретного волшебника, просто чары могли выйти или совсем слабыми, или достаточно мощными. Данный момент учитель продемонстрировал на примере обычного Люмоса, сначала показав лишь намек на свечение на кончике своей палочки, а потом — яркий шарик света, не уступающий маггловской лампочке.

Упомянул Флитвик и то, что он не будет дословно следовать учебникам, поэтому студентам нужно слушать очень внимательно, не полагаясь только на книги. Как и рассказал о том, что программа обучения построена таким образом, чтобы постепенно раскачивать магическое ядро каждого из ребят. При этом профессор отметил, что в целом студентам достаточно безопасно на данный момент пробовать любое из заклинаний как за первый, так и за пятый курс. Они все маленькие и еще не до конца осознают свою магию, а потому слишком сложные для них чары или просто не сработают, или будут очень слабыми. Но предостерег от разучивания заклинаний из программы ТРИТОН. Те могли быть опасны для студентов с еще малым резервом и слабо развитым ядром.

«Убить не убьет, но можно заработать истощение», — перевел для себя Гарри, который уже знал, что это такое. Ему совсем не хотелось день или два валяться без сил, а потом еще долго чувствовать себя больным. Хорошо хоть в Хогвартсе кормили часто и обильно, и всегда можно было разжиться добавкой, а магия школы стремилась восполнить израсходованный резерв.

После чар была защита, которая не произвела на мальчика никакого впечатления. Профессор Квиррелл при близком знакомстве оказался еще более бледным, заикался и вздрагивал от любого шума. Он диктовал лекцию довольно близко к тексту учебника, лишь иногда что-то добавляя от себя, но пока не производил впечатления опытного и надежного защитника.

Ко всему прочему от профессора довольно сильно воняло. Гарри, не раз возившийся с клумбами тети, уловил не только резкий запах чеснока, но и какой-то гнилистый душок. Похожим образом воняла здоровенная крыса, тушку которой мальчик нашел прошлым летом под кустом роз, от нее даже кошки миссис Фигг воротили носы и шипели.

Другие дети тоже принюхивались, но вежливо помалкивали. Гарри тоже помалкивал, хотя ему очень хотелось посоветовать преподавателю, если у него проблемы со здоровьем, поискать в Библиотеке книги о духах и их использовании в те времена, когда люди опасались мыться по тем или иным причинам, а не применять сомнительные методы продавцов кур-гриль, чесноком маскирующих испорченный товар.

После такого было очень приятно читать письмо Луны, рассматривать ее рисунки и перебирать присланные девочкой выпуски «Придиры».

Оказалось, юная Лавгуд прекрасно поняла, что мальчик не просто украсил поля письма рисунком, но и зашифровал в нем ее имя, почти скрыв его за цветами и листьями растения, которое первым пришло мальчику в голову, когда он подумал о Луне. В книге по травологии с виду неказистый цветочек скромно именовался Лунником оживающим или Лунной фиалкой, но его описание и изображения занимали целых пять страниц. Особенно мальчика впечатлили семенные коробочки этого растения, которые, высыхая, походили на маленькие серебристые луны. Магическая разновидность Лунной фиалки считалась редкой, многие гербологи мечтали заполучить в свои оранжереи хотя бы один кустик, чтобы потом хвастаться перед другими светящимися в лунном свете серебристо-лиловыми цветами. А уж за семенные коробочки, которые полагалось собирать только после полнолуния (они могли светиться до недели после сбора и в таком виде были незаменимым компонентом ряда успокаивающих зелий), шла настоящая война зельеваров.

Луна призналась, что ее больше интересует фауна, а не флора, но, как оказалось, о последней она знает много всего интересного. Девочка переписала для Гарри пару интересных заметок из имевшихся дома книг, выбирая те, что касались разных растений, способных заряжаться магической силой луны, и рассказала о том, что растет в их саду.

Художницей Луна была гораздо лучшей, чем Гарри, а потому все ее рассказы иллюстрировались акварельными и карандашными набросками. Среди строк с наклоном влево, почти залезая на буквы, высилась темная, похожая на шахматную фигуру башенка среди травяного поля, позади, лишь штрихами и россыпью пятен, маячил сад. На другой иллюстрации Луна изобразила вид на сад из окна своей спальни: зелень, яркие точечки-редиски на грядках, сверкающий среди камней ручей и бесконечная даль полей, будто вблизи вообще никого нет. На других страницах Гарри увидел комнаты в домике, высокое крыльцо с чуть выщербленными и кривоватыми ступеньками, сливу, ствол которой походил на клубок змей, и множество причудливых созданий, о которых Луна рассказала дальше, делясь с Поттером планами своего отца по найму экспедиций в отдаленные уголки мира.

Читая письмо, Гарри чувствовал странное умиротворение и тепло в груди. Он сам не верил, но почему-то мальчику казалось, что Луна — пока единственный человек в мире магии, которому он может всецело доверять. А ведь он общался с ней не больше часа! В отношении других людей он ничего подобного не испытывал.

Обдумывая собственные ощущения, Гарри понял, что постоянно чувствует какое-то давление. Его нервировал всеобщий интерес к личности Мальчика-Который-Выжил: на него таращились во время приемов пищи, в коридорах, шептались по углам. Прежде никому не интересный, Гарри внезапно стал темой для обсуждения №1. Разве что на Рейвенкло дети быстро освоились, а слизеринцы были слишком хорошо воспитаны, чтобы беспрерывно его рассматривать. Барсучата после нескольких дней общих занятий тоже привыкли, но только первый курс. А вот с остальными хаффлпаффцами и гриффиндорцами в полном составе Гарри приходилось туго.

Но если барсуки просто провожали его взглядами, то львы смотрели весьма и весьма выразительно. Создавалось впечатление, что Гарри то ли предатель, то ли задолжал каждому ало-золотому не меньше галеона! И лишь поступление не к змеям, а к воронам пока что уберегает мальчика то ли от сурового разговора, то ли от расправы.

Всеобщее внимание ужасно мешало, но его хотя бы можно было игнорировать, ведь большую часть студентов Гарри даже в лицо не знал. Но этого нельзя было сказать о некоторых конкретных ребятах.

После вчерашнего разговора Рон каждый раз в Большом зале прожигал Гарри недовольным взглядом. И к нему присоединились его братья-близнецы, но их ауры светились не гневом и обидой, как у младшего Уизли, а весельем и азартом.

От Пенелопы мальчик знал, что Фред и Джордж — шебутные и увлекающиеся, но все же не злые ребята. Так что ничего опасного от них Гарри не ждал, но в Большом зале взял за привычку активировать полную защиту, которая была способна уберечь его как и от слабительного в соке, так и от опасного яда.

Гермиона, хоть и не заявляла о том, что ей обещали его дружбу, тоже вела себя с Гарри странновато. Так сегодня в Библиотеке девочка внезапно набросилась на него едва ли не с упреками, когда узнала, что Поттер не собирается писать эссе по чарам до выходных.

— Так нельзя! — возмущенно заявила она, увидев в руках у мальчика не учебник, а самоучитель по латыни. — Мы должны учиться. Нам ведь надо так много знать! Если сейчас все делать спустя рукава, то потом невозможно будет нагнать!

Дальше Гарри выслушал настоящую тираду, больше подошедшую бы старшей сестре, чем такой же одиннадцатилетней девочке, как и сам юный волшебник. А сверху Гермиона добавила весьма эмоциональную речь об ответственности перед магическим обществом, которому Гарри внезапно оказался должен.

«И тут я снова кому-то должен», — со вздохом подумал Поттер, задумчиво глядя на разоряющуюся девочку.

Драко, появившийся в Библиотеке под финал тирады, какое-то время слушал Грейнджер так же молча, а потом хмыкнул, сбив девочку с мысли. Она нахмурилась, глянула на мальчика, который не спешил заверять ее в чем-либо, и поджала губы.

«Ну точно учительница, которая видит, что ее слова не возымели влияния на злостного хулигана», — подумал Гарри.

— А что это было? — спросил Малфой через несколько минут, когда Гермиона, еще раз попеняв Гарри за безответственное поведение, собрала свои учебники, отнесла книги мадам Пинс и покинула Библиотеку.

— Да ничего такого, — пожал плечами Поттер, продолжая читать самоучитель. — Я сам не понял.

На самом деле, если бы Гермиона была полукровкой или чистокровной волшебницей, ее высказывания Гарри удивили бы гораздо меньше. По оговоркам ребят, того же Терри, Поттер уже понял, что в мире магии был кем-то вроде современного героя легенд и сказок, супергероем. Существовала даже детская кукла «Гарри Поттер», с которой вместо плюшевого мишки росли многие дети, даже ровесники самого Гарри. Само собой, многие дети, знавшие о Поттере с пеленок, привыкли в какой-то степени идеализировать его образ. И для них супергерой должен был быть лучшим во всем, непогрешимым, первым в учебе, победителем по жизни. Даже учеба бок о бок не могла переломить что-то подобное за один день или неделю.

Но Гермиона не подозревала о существовании Гарри до этого лета. Как не знала и про мир магии, школу, Дамблдора и все остальное. И тем страннее выглядело ее поведение. Гарри мог признать, что еще понимал восторг девочки от личности Дамблдора. Узнав о магии, она тут же нашла для себя кумира в этом мире, тем более что седобородый старик с добрым взглядом в ярко-алой мантии идеально вписывался в образ настоящего великого волшебника, как из любой маггловской детской книжки. Но особое внимание к себе Гарри настораживало. Не могла магглорожденная ведьма, три месяца назад не знавшая о мире магии и еще не успевшая им проникнуться без прямого соприкосновения с этим самым миром, так жарко агитировать героя этого самого мира, давить на его чувство ответственности и призывать к совестливости перед некой общественностью, хотя саму эту общественность девочка ни разу не видела. Не считать же за таковую школьников и немногочисленных взрослых-педагогов?

Сверяясь с собственным опытом, Гарри пришел к выводу, что Грейнджер из тех, для кого важен авторитет, кто верит в опыт старших, кто им доверяет. Она из тех, кто подхватит слова взрослых и будет транслировать их другим. Отсутствие же опыта в общении превратит ее реплики не в аккуратные намеки и замечания, а в упреки и требования.

Драко не стал ничего говорить, хотя взгляд у него был весьма и весьма задумчивый. Гарри чувствовал, что блондина тянет что-нибудь сказать, но тот слишком хорошо воспитан и не обделен умом. Помня о замечании Поттера в поезде, Малфой не пытался навязывать свою дружбу. Тогда оба поняли, что общению ничего не помешает, но подмять Гарри у Драко не выйдет, никакие правила и устои чистокровного общества не сработают. Гарри знал, что имеет право на это намекнуть, а Драко не зря рос сыном лорда и знал, что правда на стороне Поттера.

Это магглорожденный, впервые попавший в мир магии, мог считать, что просто едет учиться в школу. Но и Драко, и Гарри понимали (пусть последний понимал это с очень недавних пор), что Хогвартс — мир магии в миниатюре. И в этом мире есть иерархия, в которой кому-то заранее отведено высокое место, кому-то нужно за свое место побороться, а кому-то предстоит просто смириться.

Положение детей в школьной иерархии во многом зависело от двух факторов: положения родителей в мире за пределами Хогвартса и собственного поведения.

Большинство учащихся в школе были чистокровными, но и большинство из них относилось к так называемым неродовитым чистокровным. Это означало, что у семьи нет ни положения в обществе, ни влияния, лишь уважаемое всеми происхождение. Если у семьи были хотя бы деньги, то они уже стояли выше других, но все равно считались не слишком значимыми фигурами. Если, конечно, не добивались вассалитета перед какой-нибудь родовитой семьей.

Другое дело родовитые. У них была своя собственная иерархия. Так на низшей ступени стояли представители родовитых, но обедневших семей. Даже имея место в Палате лордов и членство в Визенгамоте, эти семьи мало что из себя представляли, ведь не могли навязать кому-либо собственные условия, не имея ни денег, ни рычагов влияния. Выше стояли представители семей, у которых хватало денег, но не было желания ввязываться в конфликты и передел власти. Этих всегда было больше всего. Выше были амбициозные. А на самой вершине амбициозные и богатые.

Малфои относились к последним. И теоретически при других обстоятельствах Гарри стоял бы на ступень ниже Драко в иерархии из-за своего происхождения, но ему многое компенсировал статус лорда, о котором Драко не знал, но который чувствовал, богатство семьи, признанное всеми, и право победителя, которое чистокровные ставили очень и очень высоко.

Пусть дедушки и бабушки считали, что мало о чем рассказали внуку, они дали ему то главное, что требовалось. Останься Гарри с Дурслями, он, вполне возможно, ничего бы не знал о своей семье, не разбирался бы в иерархии и не подозревал о законах, которым чистокровные следовали на уровне инстинктов. Вполне возможно, что Гарри даже совершил бы какую-то ошибку, навсегда утратив шанс доказать свое высокое положение.

Например, попади Поттер на Гриффиндор, он мог по глупости прислушиваться к советам Уизли, тем самым признавая покровительство со стороны предателя крови и ставя себя ниже его по иерархии. Хуже было лишь покровительство и зависимость от магглорожденной Гермионы, знавшей о мире магии лишь по нескольким книгам, но не бывавшей нигде, кроме Косого переулка и Хогвартса.

Так прямо сейчас Драко подсознательно признавал равенство между собой и Гарри и не пытался давить. Он, пусть и не осознавая до конца, признавал право Поттера принимать собственные решения. И это было гораздо лучше поведения других людей. Хотя тут было важно не оступиться. Права на ошибку в этих отношениях у Гарри не было.

Но Драко даже в чем-то нравился Гарри. В своей голове мальчик ставил его на одну ступень с Невиллом, засчитав обоим, пусть и в разных пунктах, равное количество положительных качеств.

Но Луна была кем-то особенным. Чистокровная, но неродовитая волшебница, она удивительно спокойно отнеслась к раскрытию имени своего случайного знакомого, признав, что он был прав, не рассказав ей сразу. Но диких восторгов в письме не наблюдалось, зато девочка была единственной из новых знакомых Гарри, кто посочувствовал ему насчет гибели родителей. От Лавгуд же Гарри узнал про Фонд Мальчика-Который-Выжил и решил уточнить этот момент у Ринготта в следующем письме.

Журналы мальчик читал перед сном, впечатлившись талантами мистера Лавгуда. Из письма Луны Гарри знал, что ее отец издавал «Придиру» дома, составляя каждый новый выпуск из статей как собственного сочинения, так и многочисленных внештатных журналистов. Глядя на журнал поверхностно, создавалось впечатление, что это странноватое издание, посвященное весьма сомнительным темам, но при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что «Придира» ловко лавирует, оставаясь на грани между сумасбродством и оппозицией действующей власти в лице министра магии. Причем последнее не докажет даже опытный юрист, так тонка была грань иронии и иносказательности в статьях о мозгошмыгах или других загадочных существах.

Чтение журналов и письмо сподвигло мальчика на знакомство с официальной прессой магической Британии — «Ежедневным пророком» — раньше, чем Гарри собирался это сделать.