— Ты как, Мышонок? — спросил Блейз. Гарри прямо от порога забрала профессор МакГонагалл; Рон и Гермиона пошли к столу Гриффиндора, а Драко подсел к Теодору и принялся что-то ему рассказывать.
— Жив. А ты?
— Я думал, это страшилка. Что всё не так жутко. Ты быстро оклемался, кстати.
— Я… — не то, чтобы я стыдился своей молитвы или хотел делать из неё секрет. Скорее, я сомневался, что Блейз поймёт, о чём я говорю. Но всё же закончил:
— Я почему-то вспомнил молитву. Даже не совсем молитву, а рифмованный стишок, детский, охранный. И это помогло.
Не только мы — весь зал сидел тише обычного, никто не смеялся, не шутил. А я вдруг вспомнил слова Паркера и сказал:
— Дементоры будут стоять по периметру школы.
— Шутишь?!
— Серьёзно.
Слово, которым описал ситуацию Блейз, было нецензурным, но очень метким. И он его повторил, когда директор Дамблдор в своём обращении подтвердил: дементоры будут охранять все входы в замок и контролировать периметр, чтобы не пропустить Сириуса Блэка. А потом директор представил двух новых учителей. Мистера Хагрида, лесничего, я знал давно, хоть и заочно. Как и остальные за нашим столом, я был сильно удивлён тем, что его повысили до профессора — будучи, по словам Гарри, Рона и Гермионы, крайне добродушным существом, он при этом запинался через слово и с трудом формулировал мысли. И с диким зверьём в лесу общался явно лучше, чем с людьми.
— Куда катится Хогвартс! — протянул Драко. — И я должен буду учиться у этого?
— А я говорил — не бери уход за магическими существами, — отозвался Блейз. — У Кеттлберна руки не было. У этого — мозгов.
— Это несправедливо, — вступился я за Хагрида, — косноязычие и простое происхождение — ещё не признак глупости. Уверен, он очень достойный человек.
— Который пытался вырастить дракона в деревянном доме? — шепнул мне на ухо Блейз, и я покраснел. Для всех Блейз добавил:
— Уверен, уроки будут незабываемыми.
Вторым новым преподавателем, который должен был вести у нас защиту от тёмных искусств, стал тот самый мужчина, который прогнал из нашего купе дементора. Тогда, если честно, я едва ли обратил внимание на его внешность, но теперь смог разглядеть внимательно. Профессор Римус Люпин выглядел бедным, больным и глубоко несчастным. В каштановых волосах заметно блестела седина, мантия была не просто старой, а залатанной в несколько местах. Даже со своего места я видел, что профессор бледный, осунувшийся и очень уставший. Конечно, Драко не мог промолчать:
— На какой помойке он одевался? Я думал, выглядеть хуже Уизли невозможно.
Я промолчал и предпочёл заняться ужином. Сплетничать о гардеробе казалось мне неприличным, но это был редкий момент, когда в душе я скорее соглашался с Драко. Одежда может быть сколько угодно старой, а достаток не указывает на достоинство человека. Но явиться на праздничный пир с заплатками на костюме? Это лежало за гранью моего понимания.
В спальне разговоры крутились вокруг новых учителей, дементоров и Сириуса Блэка. К версии с вымершим городом и упавшим самолётом добавилось ещё две — от Теодора и, как ни странно, от Винсента. Причём в истории Винсента фигурировали ожившие мертвецы. Когда товарищи просветили меня, сообщив, что инферналы — вовсе даже не выдумка, меня начало мутить.
Спалось очень тяжело, мутно. Резко проснувшись от какого-то неясного кошмара, я отодвинул в сторону полог и увидел, что Драко тоже не спит. Он стоял, запрокинув голову к круглому, похожему на корабельный иллюминатор окну, за которым сейчас ничего не было видно, и обнимал себя за плечи. Он обернулся — видимо, я слишком шумно возился с пологом. От оконной рамы исходил едва различимый тусклый свет, похожий на лунный. В нём тени были широкими, размытыми и очень страшными, но я справился с собой и, свесив ноги с кровати, встал на ледяной пол. Подошёл к Драко и остановился рядом. Наверное, после встречи с дементором ему тоже не спалось. Так, когда рядом бодрствует кто-то ещё, становилось легче — даже без разговоров. Мы долго стояли молча, пока оба окончательно не замёрзли. И ещё немного — постукивая зубами, переглядываясь и почему-то страшно развеселившись от этого.
* * *
— Вы знали? — спросила Гермиона резким звонким голосом, подойдя к нам сразу после завтрака, перед первой трансфигурацией.
— Едва ли… — пробормотал Блейз с опаской, и я его понимал. Гермиона явно пылала праведным гневом, а это было опасно.
— Вы знали, что в Хогвартсе живёт целая колония домовых эльфов? Они готовят еду, стирают, убирают, и всё это — в рабских условиях, без оплаты! Вот! — она тряхнула жестяной коробочкой. Гарри и Рон, подошедшие вместе с ней, посмотрели обречённо, и я догадался — они уже видели содержимое коробочки, и оно им не понравилось.
— Что это? — спросил я.
— Значки. Начнём с агитации, — открыв коробку, Гермиона вытащила горсть крупных жестяных значков и положила один из них мне на ладонь. На сером фоне сияла красная надпись: Г.А.В.Н.Э.
— Генеральная Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов, — по слову проговорила Гермиона. — Гарри и Рон считают это смешным…
— Потому что это смешно! — встрял Рон. — Не хочу я быть в говне!
— Не в… Рональд! — разозлилась Гермиона. — Г.А.В.Н.Э.!
— Это всё меняет, — сообщил Блейз, резко отворачиваясь. Плечи у него затряслись. Я пока держался, не желая обижать подругу, тем более, что дело-то было правильным.
— Гермиона… — начал я, с трудом сдерживая улыбку, — ты же знаешь правила: я не могу говорить за себя — я выражаю мнение Короны. А Корона не может позволить себе вступить в «гавнэ»… Даже фигурально.
Гарри и Рон заржали в голос, в глазах у Гермионы заблестели слёзы.
— Но эльфов надо спасать! — торопливо добавил я и сунул значок обратно в коробку. — Только давай начнём с первого шага? Нужна не агитация, а информированность. Как насчёт… эм… листовок?
За эти два года мы узнали, что Гермиона, загоревшаяся какой-то идеей, неостановима и стремительна. Мгновенно забыв о шутках про «гавнэ», она сунула банку со значками в сумку, вытащила пергамент и погрузилась в раздумья. Глаза у неё горели лихорадочно.
— Что вы там говорили в поезде? — спросил Блейз, поворачиваясь и делая вид, что вовсе даже и не смеялся. — Эльфы, драконы, кентавры, оборотни? Мне уже страшно…
— Ты забыл сквибов, — добавил Гарри.
— Не смешно, — встал на защиту Гермионы я. — Это важные общественные проблемы, и их необходимо решать. Или хотя бы привлекать к ним внимание.
— До тех пор, пока мне не нужно вступать в «гавнэ», я согласен, — вздохнул Блейз.
Появилась профессор МакГонагалл и прекратила тему сомнительной ассоциации, с первой же минуты урока загрузив нас сообщением о том, что мы уже «не новички». И сходу завалила новыми формулами и теоретическими выкладками. По её словам, к концу года мы все должны были продемонстрировать существенно возросший навык превращений, а потому расслабляться ни в коем случае нельзя.
У меня привычно затрещала голова. Профессор, стоя возле доски, то и дело задавала нам вопросы, и в какой-то момент я понял: она смотрит на Гермиону. Как будто ждёт, что уж на этот-то вопрос она непременно ответит. Или вот на этот. Или хотя бы на следующий. Она почти игнорировала поднятую руку Драко, в то время как Гермиона, слегка покраснев, сидела неподвижно.
— Мисс Грейнджер, не могли бы вы перечислить четыре правила превращения неживого в живое?
Класс, понимая, что происходит что-то странное, не шевелился. Никто не скрипел перьями, не елозил на стульях. Все ждали.
— Простите, профессор, я не знаю, — вежливым тоном ответила Гермиона.
— Что ж, конечно, это не было вашим домашним заданием… — растерянно согласилась профессор МакГонагалл, вздохнула и вернулась к лекции, но на Гермиону больше не смотрела вовсе. А с Драко сняла два балла за неаккуратное обращение с палочкой.
— Идите, я задержусь, — шепнул Гарри, а я поспешил нагнать Гермиону по дороге в подземелья. Она шагала быстро, короткие, торчащие во все стороны кудряшки прыгали при каждом шаге. Поравнявшись с ней, я сбавил шаг и пошёл рядом.
— Я поговорила с Дином Томасом, он отлично рисует, — сказала Гермиона совершенно спокойным тоном. — Он сделает основу для листовки, я напишу текст, а потом мы применим копирующее заклинание. Оно держится недолго, но для распространения материала по школе хватит.
— Ты знаешь копирующее заклятие?
— О, в этом году летом я изучала действительно полезные вещи, — резко отозвалась Гермиона. — Берти, нам нужна пресса, хотя бы внутренняя. Я поспрашивала, раньше в школе была газета, но потом несколько лет они не могли найти главного редактора, потом из школы выпустился их постоянный корреспондент, и все про это забыли.
— Ну, фотограф у нас есть, — заметил Блейз, неожиданно появившись у меня за плечом. — Уверен, он всё ещё работает за шоколад и похвалу.
Так, продолжая обсуждать листовки и газеты, мы спустились в подземелья, а в самом конце перемены к нам присоединился Гарри. Он быстро бежал, запыхался и выглядел раздражённым.
— Что? — спросил я быстро.
— Мой отец, Блэк и Люпин, — выпалил Гарри, не обращая внимания на удивлённые взгляды остальных. — Они дружили.
— Люпин — в смысле, профессор Люпин?
— О чём речь? — переспросил Блейз.
— О Блэке, — отрезал Гарри. — И о том, почему он предал моих родителей, с которыми, если верить МакГонагалл, дружил много лет.
— Слушай, Поттер, — начал Блейз, — я дал матери слово, что не полезу в дело Блэка.
— Я тоже обещал, — пожал плечами я, а Гарри фыркнул:
— И я. Что с того? Я не ловлю его. Я задаю вопросы о своих погибших родителях. Кто мне запретит?
— Надо у Хагрида спросить, — мудро заметил Рон. — Он про всех всё знает.
— Вот после урока и спросим, — согласился Гарри, уже заходя в класс. Профессор Снейп окинул нас, как обычно, пристальным суровым взглядом, прошёлся по кабинету между рядами и, будто подражая МакГонагалл, произнёс речь о том, что детские зелья закончились, а мы приступаем к изучению серьёзных составов, и малейшая ошибка может привести к катастрофическим последствиям. И он, профессор Снейп, эти последствия обеспечит любому, кто посмеет лениться или отвлекаться на его занятиях.
— Забей, — прошептал Блейз, лениво перелистывая страницы учебника, — старящее и омолаживающее зелье можно варить с закрытыми глазами, почёсывая ухо ногой.
Я улыбнулся, вообразив себе эту картину, и принялся читать состав на доске. Закончив с теоретическим объяснениями, декан велел приступать. Блейз выдал мне резать корень валерианы, велев:
— Тонко-тонко, чтобы прямо до прозрачности, — а сам взялся за какую-то совсем уж фигурную нарезку свежей смоквы. Декан, обойдя весь класс, остановился над нами и неожиданно резким тоном, который обычно приберегал для гриффиндорцев, процедил:
— Что это вы делаете, Забини?
Блейз поднял голову, улыбнулся и ответил:
— Режу смокву, сэр.
— Как вы держите нож?!
Блейз нахмурился. Посмотрел на нож в руке. На смокву. Серьёзно задумался, но сказал:
— В… левой руке, сэр?
— Переложите в правую!
Блейз высоко поднял брови, покрутил в руке серебряный ножик и заметил спокойно:
— Я левша, сэр.
— Меня это не интересует. Есть правила нарезки ингредиентов, и если вам забыли их сообщить, это не мои проблемы! — голос профессора Снейпа сочился желчью. Я замер, как бывало всегда, когда декан начинал ругать кого-то другого. По позвоночнику прошёл холодок, в желудке стало неприятно-пусто, но в то же время тяжело.
— Сэр, — осторожно начал Блейз, — левша не может резать правой рукой. Для нас даже специальный хват есть…
— Вы сомневаетесь, мистер Забини, — прошелестел декан, и эта вкрадчивость звучала ещё страшнее, чем прежний резкий тон, — в том, что я знаю, как именно резать ингредиенты? Может быть, вы считаете, что справитесь с преподаванием лучше меня?
— Нет, сэр.
— В таком случае, возьмите нож в правую руку. Или получите ноль за этот урок, — и, круто развернувшись, профессор отошёл к своему столу. Блейз задумчиво крутил нож правой рукой, будто не совсем понимая, что с ним делать.
— Я всё нарежу, — прошептал я, — а ты вари.
— Ла-адно, — протянул Блейз и, отложив в сторону смокву, принялся толочь в ступке глаза тритона. — Что это было?!
У меня не было ни малейшей идеи. Чем Блейз мог разозлить декана? Он же идеально варит зелья с первого курса! Или декан просто раз в год выбирает себе жертву? В прошлом году особенно доставалось неуклюжему Невиллу Лонгботтому с Гриффиндора, на первом курсе — Гарри, а теперь — Блейзу?
Ощущение чудовищной несправедливости затапливало меня. В носу хлюпало, но я пытался сдержаться и не заплакать — просто не мог себе этого позволить. Я уже не первокурсник! Мне тринадцать лет, я принц, я выступаю перед людьми. Не должен я реветь, да ещё и в классе! Но за Блейза мне было так обидно! И вдруг я ощутил странное: тот момент, когда обида начала перерождаться в злость. И мне уже хотелось не лить слёзы, а стискивать кулаки.
Блейз засыпал в котёл смокву, которую, конечно, я нарезал не так изящно, как он, и несколько раз помешал зелье.
— Забини! — раздался окрик. — Вы считать умеете?
Я видел, как у Блейза дёрнулись ноздри.
— Да, сэр.
— Сколько раз вы помешали зелье?
— Шесть с половиной, сэр.
— А что написано на доске?
Я видел: шесть. Блейз пожал плечами:
— Сэр, вы же знаете, эта половина помешивания позволяет компенсировать слишком сочную смокву. Если бы она была ещё сочнее, я помешал бы семь раз.
— О, мистер Забини, — процедил декан, снова приближаясь, — вероятно, вы за лето получили звание мастера зельеварения, а я и не знал?
— Нет, сэр.
— В там случае, извольте действовать так, как написано в инструкции! Эванеско! — наше зелье исчезло из котла, а профессор добавил:
— Боюсь, у вас ноль за урок, мистер Забини.
Меня он будто вовсе не заметил, а Блейз остался сидеть, глядя на пустой костёл круглыми от изумления глазами.
* * *
— Я думал, он ко мне придирается! — воскликнул Гарри по дороге на обед. — Но я в зельях не разбираюсь и, действительно, постоянно творю дичь. Так что, в принципе, это хоть немного понятно. Но сейчас…
— Он спятил! Просто спятил! — повторяла Гермиона.
— Чувак, это было не круто… — протянул Рон. Блейз молчал. Я тоже не знал, что сказать, и злился на себя за то, что не вступился за друга. Что бы мне сделал декан Снейп? Снял баллы?
— Вот что, — сообщил Блейз уже на подходе к Большому залу, — я схожу к нему вечером и спрошу, какая муха его укусила.
— Он тебя сожрёт! — воскликнул Рон взволнованно, и я был с ним полностью согласен.
— Подавится! — отмахнулся Блейз.
— Может… лучше напишешь маме? — предложил я осторожно, а Блейз посмотрел на меня как на сумасшедшего:
— «Мамочка, спаси, меня обижает злой дядя!» Так? Забейте, народ, я разберусь. Зато он отвалил от Лонгботтома и Поттера, меня в прошлом году уже тошнило от этих избиений младенцев.
В прошлом году расписание у нас было плотным. Но в этом.в нём появились дыры и окна, чтобы все ученики могли посещать выбранные предметы. Так что мы пожелали однокурсникам удачи на уходе за магическими существами, а сами отправились в библиотеку — воевать с огромным домашним заданием от МакГонагалл. Гермиона убежала к Дину Томасу, чернокожему улыбчивому парню с Гриффиндора, — рисовать листовку о положении домовых эльфов. А я, вяло листая справочник последовательных превращений, глубоко задумался.
За лето я привык к тому, что в любой момент могу обратиться к Паркеру. И даже его связь с мистером Дженкинсом меня не удивила и не оттолкнула. В конце концов, я понимал, что моя учёба в Хогвартсе не может не быть делом государственной важности. И, раз уж так, мне приятнее было общаться с рыжим жизнерадостным Барни, а не с мрачным Дженкинсом, от которого меня тошнило. Я ловил себя на том, что хочу обернуться и спросил у Паркера: «Что происходит?» И знать, что он немедленно сообщит мне нужную информацию. Паркер обладал талантом узнавать всё, что угодно. При этом он предпочитал не книжные знания, а то, что называл «личной экспертизой». Например, когда я спросил его о проблеме загрязнения мирового океана, ему и в голову не пришло искать энциклопедию — он позвонил знакомому экологу.
Декан сошёл с ума, не иначе. Почему, Паркер? Почему?!
За окном было пасмурно, серо, не сентябрьская погода. И на душе — тоскливо.
Блейз, сидя рядом, выводил завитушки на пергаменте и тоже о чём-то размышлял, а я не понимал, как спросить его, о чём. Мне было так легко в Хогвартсе в прошлом году, когда история с Тайной комнатой завершилась. Почему сейчас так тяжело?
— Унылый Мышонок, — неожиданно заметил Блейз, широко улыбаясь. — Ты чего такой унылый?
Я пожал плечами. У меня не было конкретных причин для грусти, просто я хотел домой, но куда это — домой — не имел ни малейшего понятия.
— Пошли, — велел Блейз.
— Куда?
— Куда-нибудь. Разомнём ноги. Прав был Ронни, надо было брать уход за магическими существами. Хоть на улице бывали бы. Пошли, пошли, забей на книги!
Но я всё-таки вернул справочники на место и аккуратно сложил в сумку письменные принадлежности, прежде чем выйти в коридор. Мы спустились в холл, дошли до дверей замка и одинаково отпрыгнули в сторону, давая дорогу стремительно шагающему Хагриду. На руках у него, почти невидимый за рукавами гигантской шубы, лежал Драко и громко стонал. Не сговариваясь, мы кинулись следом, хотя успеть за шагом нового профессора было не так-то просто — на его один нам приходилось делать по три.
— Что случилось, сэр? — спросил я, когда Хагрид вышел из Больничного крыла, и прямо перед нами закрылись двери.
— Дурак ваш приятель, вот что случилось! — рявкнул Хагрид. — К гиппогрифу полез, тот его и полоснул когтями. Оклемается!
Хагрид пошёл обратно на улицу, а я тихо выдохнул и спросил:
— Гиппогриф… Это что?
— Крылатая такая штука… Ездовая. Немного лошадь, немного лев, немного орёл, — отозвался Блейз и поскрёбся в дверь. Не услышав ничего в ответ, он аккуратно толкнул створку, и мы просочились в обитель мадам Помфри. Драко лежал на первой же ко входу кровати, без мантии. Бинты обвязывали его руку от пальцев до плеча, пока мадам Помфри ворчала что-то о технике безопасности и сумасшедшей программе.
— А вам что здесь нужно? — спросила она раздражённо, поправляя чепец.
— Простите, мэм, — улыбнулся Блейз, — просто услышали о происшествии с Драко и решили узнать, как он.
— Мордредова тварь мне чуть руку не оторвала! — воскликнул Драко, а мадам Помфри недовольно возразила:
— Вот уж преувеличение! Ничего с вашей рукой не случится, мистер Малфой, лучше подумайте в следующий раз, куда её совать!
— Он в порядке, мэм?
— Будет, когда заживут царапины. Магическое существо — это вам не собака, придётся ждать, пока организм сам себя вылечит. А теперь уходите, пациенту нужно выпить зелья и поспать.
— Мой отец ещё узнает, какие у нас тут уроки! — зло выплюнул Драко, за что тут же нарвался на ещё одну отповедь от нашего ворчливого доктора.
— Погуляли… — обречённо вздохнул Блейз, и мы поплелись на древние руны. Придётся сделать очень подробный конспект для Драко, который пропустит первое занятие.
Avada_36автор
|
|
Risha
Ого! Сильно.И правильно. В каноне он до этого просто не додумался. Там не было храброго Мышонка,чтобы помог ,сам того не ведая,понять,ЧТО надо сделать. Мне кажется,тамошний Дамблдор был бы благодарен за такую подсказку. И был бы рад уйти таким способом. Ну надо же. Удивительно. Как одним поступком удалось раскрыть главную суть персонажа. Без многих слов и объяснений. Одним махом. Это мастерство. Или озарение? Или и то ,и другое. Я в восхищении. Спасибо большое! В каноне у Дамблдора были другие условия, он не потерял близкого сторонника из-за собственной неосмотрительности, ему больше везло. И да, ему не дали такой подсказки — хотя Берти сам не понял, что сказал. Мне кажется, Дамблдор заслужил эту возможность и такой финал.5 |
Avada_36автор
|
|
1 |
Avada_36автор
|
|
Madam_red
Невероятнопрекрасная глава🥲потрясающий финал с дамблдором, до такого я даже не додумалась бы Спасибо большое! Мне показалось, что он заслужил |
Avada_36
isomori На тот момент он вряд ли вообще хорошо соображал. В каноне — он не понял, что убил его лично Если разрушение хоркрукса равносильно стиранию отпечатка личности (я придерживаюсь такой гипотезы), то это стирание может быть незаметно для владельца. С другой стороны, Риддл ощущал связь со своими хоркруксами в Поттере и в Нагини. Забавно, что при этом он не догадался, что Поттер – тоже хоркрукс. Полагаю также, что хоркрукс не является отдельной личностью; это именно якорь, опираясь на который неупокоенный дух может снова попробовать воплотиться. А здесь ведь его отпечаток не разрушен, но в то же время и не воплощён. Риддл оказался одной ногой "на том свете", что бы это ни значило. 2 |
Avada_36автор
|
|
isomori
Avada_36 Вообще, конечно, тут простор для домысливаний огромный. Всё же точная механика работы в каноне не описана. Связь с Поттером он ощущал, но закрывался от неё после событий в конце пятой книги. И, несмотря на все свои знания и опыт, так и не понял, что связывало его с Гарри. Я ставлю на то, что он ничего не почувствовал и не понял.На тот момент он вряд ли вообще хорошо соображал. Если разрушение хоркрукса равносильно стиранию отпечатка личности (я придерживаюсь такой гипотезы), то это стирание может быть незаметно для владельца. С другой стороны, Риддл ощущал связь со своими хоркруксами в Поттере и в Нагини. Забавно, что при этом он не догадался, что Поттер – тоже хоркрукс. Полагаю также, что хоркрукс не является отдельной личностью; это именно якорь, опираясь на который неупокоенный дух может снова попробовать воплотиться. А здесь ведь его отпечаток не разрушен, но в то же время и не воплощён. Риддл оказался одной ногой "на том свете", что бы это ни значило. |
Автор, как же мне нравятся персонажи и их поступки в Вашей интерпретации!
2 |
Avada_36автор
|
|
Lizwen
Автор, как же мне нравятся персонажи и их поступки в Вашей интерпретации! Спасибо большое! Я очень рада этому.1 |
Avada_36
Я, честно говоря, подумала о кресле Министра для Мышонка 4 |
Avada_36автор
|
|
вешняя
Avada_36 Время покажет) По статусу ему запрещено занимать такого рода должности.Я, честно говоря, подумала о кресле Министра для Мышонка 1 |
Ух как же теперь дожить до следующей главы))
|
Теперь интересно, какое же решение принял Берти
3 |
1 |
Положительное. У него особо нет вариантов. Он всегда делает то, что должно.
2 |
Vitiaco Онлайн
|
|
Перестанет быть принцем, как сделала это его старшая сестра? Спасёт Амбридж? Свяжется с Гриндевальдом(правда, не знаю с какой целью)?
2 |
хехехе. как же приятно быть правой, причем целых два раза 😁
у Альберта вариантов не много, а вот у Берти... Берти может удивить. 1 |
Emsa
Была такая мысль. Не зря же ему её убийство в деталях много раз виделось 1 |
Дорогой автор, давно не комментировала работу. Читала ночью, впопыхах, времени написать не было, хотя именно ваша работала становилась моментом отдыха и расслабленности.
Показать полностью
Но сейчас я не могу не написать… Читая про смерть Дамблдора, я подумала, как вы снова интересно поменяли историю, причем логично. Конечно, я сразу поняла, что директор нашел способ избавить Гарри от хоркрукса другим способом. Но когда прочитала каким… взгрустнулось. А когда читала заключительную речь Берти, на глазах вышли слезы… В вашей истории Дамблдор мне полюбился. Он всегда был для меня загадочным и интересным персонажем, и не смотря на разросшуюся популярность дамбигада, меня все эти теории заговора всегда смешили и вводили в недоумение. А тут вы, описываете нормального директора, с нормальными человеческими ошибками и успехами, мудрого во многих вещах и недогадливого в других. И теперь его нет. Хотя ушел он действительно красиво. Хотя кроме Гарри и Берти не знают, что именно он сделал. И сделал тем путем, о котором часто говорил. Через любовь и сострадание. Вот пишу и снова плачу. Потому что красиво, трогательно и грустно. И пусть директор многим не нравится, в вашей истории он чудесный. Такой — смерти которого все же сочувствуешь и грустишь. Возможно, потому что смотришь на него сквозь призму Берти, который всегда видел больше других учеников: и он его уважал, понимая намного больше других детей. И искренне грустил о его смерти. Благодарю 🩵 3 |
вешняя
Avada_36 Он из богатой семьи, у него свои кресла есть.Я, честно говоря, подумала о кресле Министра для Мышонка |