Завтра утром (гет)

Ледяное спокойствие. Так, и только так, могла назвать Эрза то сквозящее во взглядах и действиях, поглощающее даже самые мельчайшие движение, состояние каждого из воинов-цахла. Твёрдая убеждённость, нерушимая вера в праведность своих действий и поступков связывали всех их воедино. Она смотрела на ровные ряды облачённых в доспехи цахла, а видела цепь, состоящую из не отличимых друг от друга звеньев.

Ледяное спокойствие. Вот чего так не доставало сейчас Эрзе. Каждый её жест ей самой казался чрезмерно нервным. Предательски подрагивали пальцы, когда она, казалось, в сотый раз уже пыталась закрепить все ремешки, удерживающие остроклювый шлем на голове. Она обучена была владению оружием, но одно дело тренировки, другое — сражение.

Эрза не боялась. То оцепенение, что охватывало её при мысли о том, что ей надлежит выйти на поле битвы среди этих уверенных в себе воинов, терзаемой нерешительностью, нельзя было назвать страхом. Она сосредоточилась на мелких деталях, на тонких ремешках, на гладкости застёжек. Вновь и вновь перебирала их пальцами, вновь и вновь с досадой цыкала, когда коготки так не вовремя цепляли их. И мало-помалу её наполняло мнимое спокойствие, растекалось предательским теплом по телу, укрепляя каждую мышцу, баюкая разум.

Прозвучал горн, звуки его бесцеремонно ворвались в хрупкий мир, сотворённый из мелочей, барабанным боем отозвались в сердце. Цахла расправили крылья, Эрза замешкалась. Воины взлетели все разом, единым порывом. Она остро ощутила собственную чужеродность в этой сплочённой стае, где один являлся продолжением движения другого.

Вновь она почувствовала себя неповоротливым птенцом, неловким и неумелым. Вот только сунтэдхалу видел в ней птицу, готовую к первому серьёзному полёту. И, бесцеремонно вытолкнув её из тепла и уюта гнезда, приготовился наблюдать за результатом.

Поднимались и опускались белые крылья. Нарочно ли, случайно ли цахла даже в полёте сохраняли эту дивную синхронность. Эрза старалась не думать и не гадать о том, что ждёт её, когда её ступни коснутся земли. Сейчас она думала лишь о собственных крыльях. Взмах, сильнее, взмах, ровнее, взмах, точнее. Она будто вернулась в то время, когда впервые взлетела, когда не было в мире ничего важнее каждого взмаха, каждого крыла. Вновь они стали непослушны, перестали быть единым целым, потеряли всякую синхронность и ощущались ею каждое по отдельности.

Сколько длились перелёт сквозь пробирающих холод небесной выси и борьба с непослушным телом, Эрза не могла определить. Будто вечность минула с момента, когда они оторвались от земли. Секунды стали часами, часы — днями, дни — неделями. Белые косматые призраки облаков скользили на самой грани бокового зрения, цепляли его, дразнили. Чувства болезненно обострились. Эрзе чудилось, что она различает каждую иголочку на ветвях сосен, что проносились под ними далеко внизу, слышит пугливый перестук сердца замершего в густом кустарнике зайца, чует резкий мускусный запах лисьего охотничьего азарта.

И вновь зазвучал горн, так пугающе внезапно, вдребезги разрушая этот выстроенный из мелочей мирок. В чистом прозрачном напоённом свежестью утра небе у самого недостижимого горизонта, где-то на стыке неба и земли появилось первое едва различимое чёрное пятнышко. Словно капелька чернил, случайно обронённая на ещё чистый лист пергамента.

Эрза прищурилась, всматриваясь до боли в глазах. Когда косматые облака вдруг расплылись, размазались, потеряв всю свою и без того весьма сомнительную чёткость неустанно тающих границ, она моргнула. Мир изменился за секунду, за краткий миг темноты, в который её погрузили опущенные веки. Хрупкую тишину кристального утра в клочья разорвал шелест крыльев. Он нарастал и нарастал, до болезненности давя на барабанные перепонки, ударяя в виски.

Чёрные точки стремительно покрыли небо, как покрывают чернила пергамент, символами складываясь в строки. Вот только в отличие от повторяющихся символов каждая из точек была уникальна. Если цахла были волной надвигающегося цунами, то ханхэрэ напоминали порывы бури и завихрения шторма. Не было и намёка на стройность рядов, порядок, чёткость, синхронность. Каждый их них звучал по-своему, и в тоже время их стая не выглядела разрозненной.

Вот только их единство выражалось не в отточенности шаблонных движений, а ощущалось совсем на ином уровне. Словно их связывало друг с другом нечто куда более прочное и незримое, чем вера и убеждённость. Нити взаимопонимания и способность стать продолжением мысли друг друга плели между ханхэрэ незримую, но пугающе прочную, паутину связей.

Цахла, все как один, спикировали вниз, на этот раз Эрза почти уловила этот момент единого движения, но всё же запоздала на какую-то секунду. Как только ступни её коснулись мягкой почвы, покрытой влажной ещё от росы травой, она тут же подняла глаза в небо.

Ханхэрэ падали на землю подобно дождю. Капля за каплей, один за другим, сливаясь в итоге в единый поток, чёрным ливнем обрушившийся вниз.

Время остановилось. Словно кто-то шутки ради заклинил секундную стрелку часов мироздания. Две стаи замерли напротив друг друга. Столь похожие и столь разные, словно две волны одного водного массива, каким-то непостижимым образом устремившиеся не в одном направлении, а навстречу друг другу. Белая и чёрная.

Тишина, пронизанная нитями напряжения, в этот пойманный случайно момент, когда ещё возможно пресечь бессмысленность кровопролитной бойни, оглушающе звенела. Словно молила очнуться, словно просила хоть кого-нибудь прислушаться к голосу разума, едва различимому шёпоту подсознания, отчаянно умоляющему не губить единственное в мире, что не имеет цены, потому что ценность его столь неизмеримо велика — чужую жизнь.

Эрза будто очнулась на миг от долгого сна, словно прозрела, остро ощутив эту истину, известную любому с самого момента появления на свет. Впитанную кожей с первой каплей дождя, выпитую до дна с первого вздоха. Так отчего же, от чего все они, храня в себе эту истину, лелея её, сейчас отрицают само её существование?

Эрзе так отчаянно захотелось закричать, оглушить повисшее напряжение, разорвать эти нити бессмысленной вражды на мелкие куски. Она сделала шаг вперёд, разомкнула дрожащие губы. Вот только столь доступная и очевидная истина не желала сложиться в слова, что способны противостоять убеждённости в невозможности существования чёрно-белой стаи.

Секундная стрелка на часах мироздания вновь сдвинулась с места, издав звук, похожий на перестук чёток сунтэдхалу. Эрза отчётливо ощутила его — этот навсегда упущенный момент тщетной, но имеющей право на существование, попытки изменить судьбу. Свист извлечённых из ножен мечей рассёк воздух, шелест перьев, звуки горна, воинственные крики ханхэрэ, ледяное молчание цахла слились в единую какофонию. Белая и чёрная волны столкнулись, слились воедино, но не растворились друг в друге. Первые брызги окропили влажную траву, утопив утреннюю росу в одинаково красной крови цахла и ханхэрэ.

Эрза оказалась в самом сердце битвы, так напоминающем центр бури, вот только свист ветра заменял звон мечей. А вокруг неё на метр образовалась зона затишья, всё происходящее — взмахи крыльев, свист клинков, падающие тела, крики боли, стоны раненых, молчание убитых, разлетающиеся брызги крови, рыхлая земля, примятая трава — словно существовало в другом времени, в другой реальности.

Но затишье длилось недолго: рассекая воздух, реальность ворвалась в этот вырванный из неё круг, обратившись мечом, что вонзился в землю, легко пронзая её, всего в нескольких сантиметрах от Эрзы.

Вслед за клинком явился его хозяин. Ханхэрэ был высок и плечист, чёрный кожаный доспех его покрывали железные нашивки. Воина будто не волновало происходящее вокруг, неспешно он приближался к ней. Шлем скрывал его лицо, чёрные бусины вороньих глаз следили за каждым её движением.

Эрза вцепилась в рукоять своего меча и оцепенела, осознавая, что никак не может извлечь клинок из ножен. Ханхэрэ медленно приближался, словно демон из самого дурного кошмара. Его совершенно не беспокоил тот факт, что он остался без меча против вооружённой противницы. Эрза не видела его глаз, но кожей ощущала полный пренебрежения взгляд. Собственное тело будто обратилось в камень, стало чужим и неуправляемым, рука приросла к рукояти меча, а она не могла отвести взгляда от загнутых окровавленных когтей ханхэрэ, с которых срывались на землю тёмно-красные крупные капли.

Воин остановился, время сорвалось с цепи, понеслось вперёд с неудержимостью выпущенной стрелы, а за ним пытался поспеть стук сердца, колотящего в рёбра в агонии леденящего ужаса и опаляющего желания выжить любой ценой. Эрза выхватила клинок, ханхэрэ улыбнулся.

Она тут же осознала, что эта игра для неё закончилась, не начавшись. Глядя на высокого воина снизу вверх, она могла разглядеть в чёрной тени шлема лишь малую часть его лица, но увиденного оказалось более чем достаточно. В улыбке, в безумной оскале, исказившем казалось не только лицо ханхэрэ, а весь мир вокруг, Эрза увидела собственную погибель.

Этот воин не будет колебаться, не задумается ни на миг о ценности жизни или высоких материях мироздания. Возможно любящий анд и заботливый отец, брат, сын где-то там в своём мире, здесь и сейчас он был лишь хладнокровным убийцей, жаждущем пролить кровь цахла.

Эрза атаковала, ханхэрэ без труда отбил лезвие её меча. Когти чиркнули по металлу, издав скрежет, на чешуйчатой лапе остался глубокий порез. Клинок вырвало из её рук, выворачивая запястья. Будто заворожённая, она проводила сверкнувшее на солнце лезвие, описавшее небольшую дугу в воздухе и вонзившееся в землю. Её меч покачнулся вперёд-назад, отбросив на залитую кровью траву крестообразную тень.

В отчаянии Эрза метнулась к мечу ханхэрэ, вцепилась в рукоять так сильно, что костяшки пальцев побелели. Она рванула оружие на себя, но меч не поддался. Лезвие настолько глубоко ушло в землю, что намертво в ней засело. Её накрыла тень ханхэрэ. Эрза затравлено обернулась, чтобы увидеть занесённые у неё над головой окровавленные скрюченные когти. Силы воина без труда хватило бы, чтобы раскроить ей череп одним ударом, и шлем не станет тому помехой.

Эрза почувствовала себя совершенно нагой, беззащитной, хрупкой, готовой разлететься на куски от лёгкого дуновения ветерка. Не в силах ни шевельнуться, ни закричать, ни защититься, она хотела зажмуриться, хотела, но никак не могла.

Внезапно налетевший порыв ветра растрепал выбившиеся из-под шлема пряди её волос и принёс с собой шелест крыльев. Вспарывая плоть, рассекая внутренности, пронзая сердце, из груди ханхэрэ показалось остриё меча. Воин замер, с изумлением опустил глаза на стекающую по лезвию густую кровь, на губах его вздулась алая пена. Издав лишь тихий хрип, он повалился на землю. Тень от покачивающегося на ветру меча легла на чёрные перья, бусины вороньих глаз шлема бесцельно уставились в безграничную даль.

Эрза ещё не до конца осознавала, почему она ещё жива, лишь сердце колотилось в груди, являясь живым доказательством реальности произошедшего. С трудом оторвав взгляд от остывающего тела поверженного воина, она перевела взгляд на своего спасителя.

Тяжело дыша, сжимая в руках окровавленный клинок, перед ней стоял не цахла и не ханхэрэ. Напряжённо вглядываясь в черты едва виднеющегося из-под белого шлема бледного лица, перед ней стоял её анд.