Приют раненых душ (джен)

Открыв шкаф, Фейнбрахт задумался: пять стаканов доставать или все-таки шесть? С одной стороны, Леворукий знает, как Конрад относится к вину, а с другой, сказали «всем», значит всем. Нет, лучше все-таки шесть чтобы, если что, два раза не вставать.

Разлив аэ по стаканам, Фейнбрахт, краем глаза наблюдая, как с раной капитана возится кэнналиец — отменно сноровисто возится, кстати, — окинул каюту взглядом в поисках места. Более-менее свободной оказалась только кровать, на край которой он и присел... По ощущениям, кому-то или чему-то живому на ногу.

— Извините. — Девичья у него память, не иначе, раз забыл про Конрада.

Конрад не помнил, сколько времени рыдал, потихоньку вытирая слезы обоими кулаками. Плакать совершенно беззвучно он научился давно. Сейчас это только спасло его от ненужного внимания.

Боль и ужас, накопившиеся за все эти дни, должны были куда то деться, иначе бы он просто сошел с ума.

Внезапно кто-то придавил ему ногу, плюхнувшись сверху. Конрад не издал ни звука, а только снова прикусил пальцы. Вот и окончен момент его уединения, сейчас его вытащат, сопливого, зареванного, и...

Дальше можно было предполагать что угодно. Хорошо, если просто посмеются.

Попытка извиниться перед бесформенным горбом одеяла показалась глупой, да и сквозь такую преграду разве что услышишь? Приблизительно прикинув, где находится голова Конрада, Фейнбрахт откинул одеяло с той стороны и встретился с заплаканным взглядом. «Хоть бы раз попробовал думать, а потом делать!», — вспомнил он чужой возмущенный возглас. Да, хоть бы раз...

— Простите, — буркнул он, стараясь не смотреть в глаза Конраду. Он и близко не представлял, что надо делать в таких обстоятельствах. Единственное, что он мог сделать — изобразить, что ничего не заметил, потому что утешать кого-то он не умел, да и почитал зазорным лезть в человеку в душу без приглашения.

Кажется, перед пленником он извинялся чаще, чем перед кем бы то ни было.

Конрад виновато улыбнулся и попытался вытереть слезы. Потом подобрал ноги, давая Вальтеру место сесть поудобнее, а потом закрыл лицо руками.

От стыда хотелось провалиться сквозь землю сейчас и немедленно, давя порыв прикоснуться и начать нести всякую чушь про то, что все будет хорошо, и что там еще обычно говорят в подобных случаях.

Знал ведь, что надо молчать, никого не трогать и сидеть смирно, авось и выровнялась бы ситуация. Но не сдержался, прикоснулся к плечу Конрада... А слова, которые хотел сказать, из головы-то и вылетели, оставив там полную и абсолютную пустоту и заставив по-идиотски осечься.

Конрад решил, что ничему не станет сопротивляться, что бы с ним ни делали и как бы ни касались.

На язык скакнуло «Извините», уже третье за последние пять минут. Похоже, их общение обещало быть несколько однообразным... Умные мысли в голову так и не пришли, и Фейнбрахт поспешил все-таки убрать руку с плеча напрягшегося Конрада.

— Чего вы так боитесь? — вопрос вылетел сам собой.

— У меня... — начал Конрад и замолк. Какая, в сущности, разница, ответит он или нет. Все равно ничего не изменится.

— Что — у вас? — как бы не хотелось Фейнбрахту прекратить разговор, но пускать состояние Конрада на самотек было попросту опасно. Один раз уже пустил так, вот ему до сих пор и аукается... Ладно, не том речь.

— У меня есть причины, чтобы бояться, — нахмурившись, закончил Конрад. — Что бы вы делали на моем месте?

Он не стал ждать, что ответит Вальтер, потому что заметил, что между капитанами и их подчиненными происходит что-то не то. С выражением крайнего изумления и ужаса на лице Конрад досмотрел всю сцену до конца, хотя ему очень хотелось куда-нибудь уткнуться и не смотреть, как развязно ведет себя его Бюнц. Да вот, например, в Вальтера.

Итак, Конрад с самого начала был прав. Бюнц-первый — человек в некотором смысле невменяемый. Он не стеснялся демонстрировать свой откровенный интерес к красивому кэналлийцу, и даже схлопотав от него, явно не оставил своих намерений. Для того и велел Вальтеру молчать об увиденном.

Конрад понадеялся, что кэналлиец уже убрался на свой корабль. Или, на худой конец, припас в рукаве скальпель поострее. Не то чтобы Конрад хотел своему Бюнцу вреда, но...

Тут он понял, что запутался совсем.

Даже если Фейнбрахт захотел рассказать кому-то об увиденном, то у него бы не получилось: шок упрямо не желал облекаться в слова, так что он просто кивнул закрывшейся двери. Вторым шоком стало то, что Конрад опять уткнулся ему в грудь. «Не поймешь его: то шарахается, как от прокаженного, то сам тянется. Впрочем, в его состоянии и не такое выкинешь», — подумал Фейнбрахт.

— Может, попробуете их озвучить? — Да, деликатность — явно не его достоинство. — Не знаю. Честно, не знаю.

Рука сама потянулась снова потрепать Конрада по волосам, но Фейнбрахт остановил движение: не хватало еще, чтобы тот опять замкнулся в себе и пугался всех и вся.

— Вино будете? — спросил Фейнбрахт у пленника. Скорее из вежливости, вспомнив, что стаканы так и стоят на столе. «Наверное, откажется. Оно и понятно», — подумал он.

То, что они остались наедине, подействовало на Конрада неожиданно успокаивающе. Он выплакался, но спать после эмоционального всплеска ему не хотелось. Напротив, хотелось сидеть и трепать языком. А это было опасно. Немногие знали, кто он такой, если все узнают, он попадет в беду. Пить тоже было опасно: он никогда раньше не пил помногу и мог начать вести себя неадекватно. Хотя куда уж больше.

— Спасибо, не откажусь, — выдавил он, комкая одеяло и не глядя на Вальтера.

Взяв со стола стакан, Фейнбрахт протянул его Конраду:

— Держите.

Свой он брать не стал, потому что вино — это последнее, что он сейчас согласился бы пить. Еще не хватало под влиянием хмельного начать самому языком ляпать. И кому ляпать, что самое главное! У Конрада и без его откровений, наверное, уже в голове кавардак.

Кстати, почему он так избегает взгляда Фейнбрахта? Ну не от стыда же, в самом деле!

Айсен принял стакан, повертел в руках. Гладкость и тяжесть стекла странно завораживала, но скоро он отпил глоток.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Полагаю, бесполезно спрашивать вас о моей дальнейшей участи.

— Не за что, — вздохнул Фейнбрахт. — О том, что будет с вами дальше, знает только капитан. Да и то, я не уверен — сами видели, в каком он был состоянии. По крайней мере, до того, как он озвучит свое решение, вам ничего не грозит.

— А до сих пор мне милостиво предоставлена возможность по-хорошему сойти с ума от неизвестности? — скривился Айсен и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя весь стакан. Смог проглотить все залпом, только из уголка губ потекла тонкая дорожка.

Не все ли равно, умрет он пьяным или трезвым?

Зря он выпил все махом. Голова закружилась, Вальтер слегка поплыл, и пришлось сощуриться. Зато от страха почти ничего не осталось.

Конрад привалился к переборке и пьяно улыбнулся. Хуже уже не станет, верно?

Разговор явно зашел в тупик, Вальтер покосился на улыбающегося Конрада, подумал, что идея с вином явно была лишней. Надо было о чем-то говорить. Фейнбрахт неосознанным движением потянулся к уху и сейчас же отдернул руку, словно обжегшись.

— Почему вы так уверены в том, что окружающие стремятся причинить вам вред? — Снова вопрос, ответа на который можно не ждать.

Каюта кружилась, и Конрад закрыл глаза.

— Птму что мне его уже... причинили, — пьяно пробормотал он. — Какие у меня основания думать, что это не повтортся? Правльно, никаких.. Бабочки... хочу бабочек. Бабочки — это души, вы знаете?

— И почему вы так хотите поставить знак равенства между словами «история имеет свойство повторяться» и «история всегда повторяется»? Это ведь, в некотором смысле, разные вещи, — пожал плечами Фейнбрахт. — Может быть, и души. Но, пожалуйста, если нам доведется общаться в дальнейшем, постарайтесь избежать этого сравнения. Очень вас прошу, — сухо закончил он.

— А какие доводы вы мне можете привести в защиту вашей позиции? — спросил Конрад, усаживаясь поудобнее.

— Зря, — продолжил он и протянул руку. — Бабочки красивые...

На его пальцы, взмахнув крылышками, опустилась большая бабочка перламутрового цвета.

— Исключительно избитую поговорку «Верь в лучшее, а готовься к худшему». Ну, и некоторый личный опыт, — при этих словах Вальтер чуть скривился. — Хотя доказывать правильность или ошибочность постулатов веры — на редкость бессмысленное занятие.

Бабочка и в самом деле была чудо как хороша, но... Каким образом она здесь появилась?!

— Если я правильно понимаю, ее создали вы? — Фейнбрахту с трудом удалось сохранить самообладание.

Под действием вина Конрад почувствовал, что в голове становится совсем пусто.

— Вы правы... — пробормотал он, не отрывая взгляда от бабочки, которая медленно поворачивалась на его руке, то складывая, то разворачивая крылышки. — На самом деле ничего нельзя определить и предугадать.

Услышав вопрос, он хмыкнул.

— Вы удивлены? Нет, я её не создавал. Я не божество, чтобы уметь создавать материю и вдыхать в неё жизнь. Она просто была... где-то. А я ее позвал.

Бабочка слетела с его пальцев и запорхала по каюте. Конрад следил за ней мутным взглядом, немного удивляясь себе.

— На этом корабле творится много странного... — нараспев произнёс он. — Хотя я — главное чудо здесь. И больше всего я боюсь, что ваш капитан заставит меня убивать. Сделает стилет из стального пера.

Он стукнулся затылком о переборку так, что из глаз полетели искры, и уже осмысленным взглядом посмотрел на Вальтера.

— Я пьян, — сказал он. — А когда я пьян, я несу чепуху. Даже если давал зарок молчать.

— Приму к сведению. Перо из вашего сорта стали на стилет не перекуешь — их из другой руды делают, да и по-разному сталь для перьев и оружия закаливают. Перековкой ее только испортишь, а зачем?

Определенно, диалог становился все более странным и интересным.

— Пьяные большей частью несут что-то подобное, так что я не удивлен. Хотя, вы говорили значительно более связно и логично по сравнению с ними. Ну, а зароки про вино давать вообще не стоит.

Айсен только усмехнулся. Доставшийся ему дрикс был слишком серьёзен.

— Её надо отнести обратно, когда она устанет, — пробормотал Конрад, глядя на бабочку. — А что до стали, то, полагаю, ваш капитан не слишком в этом разбирается. Давать же зароки вообще глупо, как кажется.

— Это уж капитана надо спрашивать, но я тоже, как понимаете, не кузнец. Тут здравого смысла довольно. Ну, а зароки... Они дают ощущение контроля либо над собой, либо над своей жизнью, так что для самоуспокоения давать их вполне естественно. А многое из естественного разумностью не отличается.

Фейнбрахт вынул стакан из пальцев Конрада и поставил на стол.

Как кстати освободились руки. Кстати, чтобы, сев поудобнее, обхватить Вальтера за пояс и крепко сцепить пальцы.

— Жаль, что я не смогу вернуться сам... — пробормотал Конрад. — Очень жаль. Хотя мне кажется, если у меня получится, я упущу некую возможность, ведь это как клубок, а я обрублю нить...

Он немного помолчал и продолжил:

— Ваш капитан сумасшедший. Впрочем, я тоже.

Отошел, наверное, от первых последствий шока.

— Объясните, пожалуйста, ваши действия. — Фейнбрахту все труднее становилось держать невозмутимое лицо. Первым порывом было отцепить от себя сумасбродного колдуна и спросить о его намерениях в гораздо менее деликатных выражениях.

На замечание про клубок он промолчал: пусть уж решает сам, пользоваться ли ему возможностью, без советчиков, толкающих в спину.

— А кто из людей полностью нормален? Просто у некоторых не хватает сил закрыть шкаф со своими скелетами.

— Объяснять? — сонно переспросил Конрад, прижимаясь к Вальтеру щекой. — Зачем? Всё равно всё пройдет и ничего больше не будет.

— Вы забыли, — добавил он, — что любой скелет сначала был трупом. А держать в шкафу гниющие трупы несколько не комильфо. Однако принято держать и скрывать, долго и еще дольше вместо того, чтобы выбросить мусор из шкафа, — заплетающимся языком бормотал он.

— Чтобы я смог понять. Согласно правилам грамматики, пройдя, нечто становится прошлым. А мне нравится иметь объяснение событиям из своего прошлого. — Фейнбрахт не попытался отстраниться, боясь увидеть то, о чем Конрад напоминал ему всем своим видом.

— Доставать и выбрасывать свои трупы или скелеты при всех здравый смысл и вежливость не рекомендуют. Осталось только выяснить, какое преступление против этикета более тяжко: хранение трупов, или их публичное уничтожение, и мы с вами выясним, кто же прав, — улыбнулся Фейнбрахт.

— Вы хотите, чтобы я признался, как мне было плохо и страшно? Что же до того, как вы выразились, «при всех»... не знаю...

— Создатель упаси, я и не думал от вас ничего требовать. Не принимайте абстрактные умозаключения на свой счет. Ваши ощущения — ваше решение. Я вам искренне сочувствую. — Фейнбрахт осторожно накрыл руку Конрада своей, скорее обозначив прикосновение. — И я не в вправе чего бы то ни было от вас требовать. А «при всех»... Тут достанет и одного болтуна. Не люблю сплетни и сплетников, но их существование, к сожалению, факт.

— Да... — задумчиво прошептал Айсен и закрыл глаза. Он не отвечал этим ни на что из сказанного.

Сидеть с кем-то в обнимку Фейнбрахту было в новинку. Закатные твари уж с Конрадом, если ему так спокойнее — пусть сидит, самому Фейнбрахту не в тягость... было бы. Если бы те самые скелеты, о которых он пару минут назад дискутировал с Айсеном, не начали пощелкивать зубами над самым его ухом, отчего спину внезапно обдало холодом.

Фейнбрахт поморщился, надеясь, что этот кошкин приступ воспоминаний скоро прекратится и что Конрад не заметил странных изменений в его лице.

Конраду хотелось творить безумства, но вместо этого он только прижался потеснее. Он знал, что, когда придет капитан, закончится эта минута странного покоя.

Хотелось отцепить от себя Конрада, пойти, и сунуть голову в бочку с холодной водой. Может, хоть это вынудит скелетов убраться, избавить его от ощущения костлявой руки на своем плече и голоса, шепчущего: «Помнишь? Помнишь ведь, не отпирайся, я-то знаю...»

Под рукой оказалось чье-то теплое запястье, Фейнбрахт прикоснулся к нему и боялся выпустить. Его ужасала хоть на минуту потерять уверенность в том, что он находится в реальном мире.

Айсен сразу почувствовал, что с собеседником что-то не то. Вальтер схватил его за руку и стиснул до боли, до синяков. Перепугавшись, Конрад рванулся было, но тут же понял, что ему не хотят причинить боль.

— Вальтер? — осторожно позвал он. Его не держали, за него цеплялись.

— Д-да? — Горло свело спазмом, так что вытолкнуть короткое слово стоило изрядных усилий, да и то вышло похоже на то ли на хрип, то ли на всхлип. Ослабить хватку было необходимо, но пальцы словно свело судорогой, и даже мысль о том, чтобы отпустить Конрада, отдавалась ужасом. А скелеты все похрустывали желтоватыми костями и шептали, вытаскивая из памяти то, что Фейнбрахт постарался засунуть в самые глубины, запереть на замок и выкинуть ключ. Слова обволакивали сознание мутной пеленой, вызывая перед глазами картины прошлого, от которых закололо в груди.

«Ну что, нравится? Не забыл? Вижу, что не забыл, а я еще напомню». — Лицо полусгнившего трупа, еще сохранившего знакомые черты лица, исказилось в ухмылке.

Вальтер вцепился в него, как клещ, и явно сделал это потому, что ему было плохо.

Дать ему вина? Но до стола не дотянуться, а вырываться нельзя ни в коем случае, ещё неизвестно, что Вальтер может натворить. Залепить оплеуху тоже нельзя, для этого нужно высвободиться и отклониться назад.

— Вальтер! — позвал изрядно перепуганный Конрад. — Да придите же в себя, вам ничто не угрожает!

Перед глазами мелькнул белый воротник рубашки, и, не слишком понимая, что делает, Конрад резко сдвинул его подбородком вниз и вцепился зубами Вальтеру в шею возле самого плеча. Если уж такая боль его не отрезвит, то делать больше нечего.

Резкая боль выдернула Фейнбрахта из болота видений. Конрад, вцепившийся ему в шею, как заправский пес, явно был испуган. Еще бы, такого поди не испугайся! «Успокоиться, сосчитать до шестнадцати, и только потом говорить...» — мысленно повторял Фейнбрахт. — Извините. Спасибо за помощь, — выдавил из себя он. На грани слышимости все еще проскальзывал костяной шелест, ну, тут ему не привыкать. На шее остался след от укуса, но это тоже уже неважно. Важно то, что пленник, сам того не зная, оказался свидетелем его невольной слабости. И хорошо, что помог. Что смог помочь.

Айсен отстранился, со страхом глядя на него. Он посмел причинить боль человеку, который был в иерархии выше, чем он сам, и, наверное, сейчас будет за это наказан. На шее Вальтера наливался кровавый синяк по форме зубов.

— Я... — пролепетал Конрад. — Я не хотел... не знал, что делать! Простите меня!

— Я вас не виню, — хмыкнул Фейнбрахт. — Даже наоборот, в некотором смысле благодарен.

Он неосознанно потер след от укуса.

— Вам стало лучше? — осторожно поинтересовался Конрад и оглянулся на стол, где на бутылке вина сидела давешняя бабочка.

Он хотел попробовать высвободиться и не стал, а потом вдруг густо покраснел.

— Закройте след, — посоветовал он. — Иначе вас могут заподозрить в... неуставных отношениях... — Последнее он произнёс шёпотом.

— Да, уже лучше, — кивнул Фейнбрахт и хмыкнул: — Моя репутация, наверное, последнее, что должно вас волновать. Впрочем, спасибо за заботу, — улыбнулся он.

Он застегнул рубашку и мундир под горло. Конечно, будет душно, но светить таким перед экипажем не хотелось. Хотя... Наверное, скоро им не будет до этого никакого дела, как и ему — до мнения экипажа.

Освободившийся из его хватки Конрад только что не испустил вздох облегчения и, стараясь, чтобы это было незаметно, потёр запястья.

— Вам нужно выпить, — решительно заявил он и вдруг понял, что сам полностью трезв.

— Извините, но я откажусь. Вино не пойдет мне сейчас на пользу. Да и я вроде как на службе, — извиняясь, развел руками Вальтер.

И потому ли много ли ему после только что произошедшего надо, чтобы окончательно разоткровенничаться?

— Как хотите, — вздохнул Конрад. Его запоздало била дрожь. — С вашего позволения я выпью.

Он подошел к столу, налил себе вина, уже не обращая внимания на то, что полураздет, — начал привыкать.

— Я же разве против? — хмыкнул Фейнбрахт.

А Конрада хорошо проняло, если до сих пор трясется, как осиновый лист. Ну а кто бы сумел сохранить твердую голову, увидев такое?

Мысли начали понемногу успокаиваться, и этим тут же воспользовался стыд. Не сдержался... Как всегда, делал что-то раньше, чем думал, так что теперь можно пожинать плоды самонадеянности.

Конрад пил вино, стоя к Вальтеру спиной и давая возможность прийти в себя. Хотя поворачиваться голой спиной было страшно, он крепился и цедил вино как можно медленнее. Еще и потому, что он не знал, как быть дальше и что говорить.

Конрад стоял к нему спиной и был настолько напряжен, что Фейнбрахт чуть ли не физически ощущал тягостную тишину, повисшую в каюте.

— Наверное, Конрад, вы были правы, — задумчиво обронил он, комкая лежащее рядом одеяло. Просто, чтобы завести хоть какой-нибудь разговор.

Айсен вздрогнул.

— Прав в чем? — спросил он, не оборачиваясь.

— В вашем замечании про трупы и скелеты, хранящиеся в не предназначенных для этого местах. Видимо, мне придется признать свое поражение по всем фронтам, — с сожалением вздохнул Фейнбрахт.

Айсен вздрогнул и обернулся.

— Мне кажется, здесь не может быть ничьей правоты, — сказал он.

— Здесь все может быть, абсолютная истина — дело шестнадцатое. Но в моей ситуации вы оказались правы. Наверное, мне стоит вас поблагодарить, — скривил губы в улыбке Фейнбрахт.

— То есть, вы пришли к мнению, что от скелетов в шкафах следует избавляться? — спросил Конрад, покачивая стакан в руке. Бабочка порхнула по каюте и села ему на плечо.

— Ну, если немного обобщить и упростить, то да, именно.

Разговор сворачивал в не самое плохое русло, из которого была возможностью выбраться со сравнительно небольшими потерями.

— Вопрос, как... — задумчиво промолвил Конрад, стоя вполоборота. Он начал стыдиться того, что до сих пор полураздет, но хвататься за простыню было глупо.

— Путем эксгумации, как же иначе, — пожал плечами Фейнбрахт. — Наверное, должно помочь. Кстати, не откажете в любезности? Раз уж вы встали, посмотрите, пожалуйста, нет ли на столе нет бумаги и чернил?

Айсен наклонился и поискал.

— Есть, — сказал он, вытягивая чистый лист и пододвигая чернильницу.

Он не стал спрашивать, для чего это понадобилось. Сам расскажет, если захочет.

— Ага, спасибо. — Фейнбрахт наконец-то встал с кровати. Затекшую ногу закололо, будто иголками, так что пришлось немного прихрамывать. Он уставился на белый лист перед собой. По-хорошему, надо было бы справиться о должной формулировке у нотариуса или в уставе, но ни одного, ни другого в прямом доступе не было.

Рука сама вывела слово "Рапорт". Надо бы писать поаккуратнее, а то его каракули не то что капитан, а и он сам не разберет.

Было любопытно. Так любопытно, что Конрад не выдержал и одним глазком заглянул в лист. И не удержался от возгласа.

— Все так плохо? — спросил он.

— У вас, насколько могу судить, нет. У меня, если смотреть с точки зрения целесообразности, тоже. — Пришлось сменить тон на гораздо более колючий. Чтобы не отвлекали и не внушали ненужные мысли.

Строкой ниже Фейнбрахт чуть крупнее вывел «об отставке». Как он там должен начинаться? «Я, Вальтер Фейнбрахт, мичман флота кесарии Дриксен...» и так далее. Перо противно заскрипело по бумаге: наверное, было плохо очинено.

Капитан собрался взять курс на Брюнн... Это недели две. На все бумажные формальности хватит с головой. Должно хватить.

Айсену вдруг стало холодно.

— Это из-за меня? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Нет, что вы, не берите в голову, — махнул рукой Фейнбрахт. — Это из-за меня.

«...изъявляю желание покинуть военно-морскую службу на линейном корабле "Весенняя птица" по причинам...». Какие же вписать причины, чтобы никто не придрался? Надо подобрать как можно более расплывчатую формулировку. Фейнбрахт оторвал перо от бумаги и задумался.

Не зная, что сказать, Конрад рассудил, что это не его дело, и уселся обратно на койку.

В принципе, «по причинам, связанным с физическим состоянием подателя», должно подойти. Не ложь, но и завернуто так, чтобы капитан не стал разбираться в изысках канцелярита, написанных не самым ровным почерком. Когда Фейнбрахт потянулся к чернильнице, ему послышался какой-то шорох за спиной. Он дернулся, и чернильница, как и следовало ожидать, опрокинулась прямо на рапорт, попутно испачкав ему пальцы.

«Ну, хорошо хоть, не на стол», — отстраненно подумал он, разглядывая наполовину залитую чернилами бумагу.

От резкого движения Вальтера Конрад прямо подпрыгнул на койке, чуть не схватившись за сердце.

— Что случилось? — поинтересовался он осторожно.

— Ничего. Уже ничего. — Фейнбрахт потер переносицу, соображая, что делать дальше. И вспомнил, что рука у него тоже в чернилах, а теперь чёрные пятна будут и на лице. «Прекрасное напоминание о курсантской юности», — усмехнулся он.

— Конрад, можно вас попросить? — обернулся он к койке.

— Да, пожалуйста, — осторожно промолвил Айсен. В его взгляд вернулся отголосок прежнего недоверия.

— Будьте добры, скажите, где именно у меня на лице синие пятна? Чернила разлил, понимаете ли, — пожал плечами Фейнбрахт. А со своими проблемами он разберется, приведя себя в более-менее приличный вид, а то просить капитана о разговоре, светя следами от чернил на лице было бы совсем невежливо.

— На носу, — ответил Айсен, глядя на него по-прежнему настороженно, — и под правым глазом... Я правильно понимаю, что вы должны покинуть каюту, чтобы привести себя в порядок и подать рапорт в надлежащем виде?

— Спасибо. — «Все, как тогда, даже это». — Фейнбрахт улыбнулся своим мыслям.

— Да, вы правильно понимаете. — Он утвердительно прикрыл глаза. — Или вы имеете какие-то возражения?

— Нет, просто позволю себе выразить опасение, что вам не позволено отлучаться, — смущаясь, проговорил Конрад. — Не подумайте, что я в ваше отсутствие собираюсь что-нибудь натворить... — Он запнулся и закончил совсем тихо: — Но если капитан узнает, что вы уходили...

— Мне... приятна ваша забота о моем добром имени. — Фейнбрахт еще несколько секунд вглядывался в лицо Конрада. Ну надо же, о чем он волнуется. Это даже некоторым образом... льстило, что ли? Хотя, если думать по существу, Конрад был прав: приказ капитана был превыше всего, как гласил устав.

— Тогда останусь здесь. Надеюсь, капитан не будет слишком огорчен моим видом. Заодно понаблюдаю за вашей бабочкой, что ли. Вы не против, если я сяду рядом с вами?

Теперь, когда больше не требовалась его помощь, Конрад снова вспомнил свой страх, который было отошёл на задний план. Он вспомнил, что нельзя никому верить, вспомнил, что нужно вести себя тише воды, ниже травы. А он уже столько успел натворить за время, проведённое наедине с Вальтером...

Взгляда его он не выдержал, пристальные взгляды сулили беду, и поэтому он поскорее отвел глаза. А уж последний вопрос всколыхнул в нем прежние бездны страха. Зачем спрашивать, если полчаса назад Конрад сам лип к нему, как рыба-прилипала? Не задумал ли он чего-нибудь? Ведь Конрад был свидетелем его слабости...

— Д-да... — пролепетал Айсен, судорожно соображая, чем можно отвлечь Фейнбрахта, а чем в случае чего защититься.

Кажется, Конрада снова начало трясти. Во всяком случае, то, как он резко отвернулся, хлестнув Фейнбрахта по лицу кончиками волос, наводило на такие мысли. Это вызывало смутное беспокойство: возиться с нервным пленником моральных сил почти не было. Если и хотелось что-то сделать, так это пойти и с кем-то поругаться, чтобы выместить стыд и злость на себя, на собственную несдержанность и самонадеянность. А чтобы ругаться с Конрадом, которого он и так напугал до закатных тварей, в нем еще слишком много совести.

— Прошу, перестаньте от меня шарахаться. Обещаю, я не причиню вам вреда. — Мутная волна раздражения все-таки поднялась внутри и захлестнула остатки вежливости. «Наверняка надо было сказать по-другому. Должно быть, теперь все начнется сначала. И снова из-за меня», — пришло запоздалое сожаление.

Айсен почувствовал, как что-то борется в его душе. Это было странное ощущение, тягостное и тревожное. Он уселся на койке с ногами, сцепил руки на коленях и, глядя в пол, стал тихонько покачиваться туда-сюда.

— Послушайте, Вальтер, — сказал он. — Я уже много наговорил здесь, но сейчас скажу ещё кое-что. Дело в том, что вы здесь совершенно ни при чем. По крайней мере уже час я прекрасно отдаю себе отчет в том, что меня никто не тронет, что я в безопасности и что именно это мне пытаются втолковать вот уже вторые сутки. В то же время во мне есть некий животный инстинкт, цель которого — любой ценой сохранить мне жизнь. Этот инстинкт знает, что я нахожусь в одиночестве, далеко от дома, и помнит, что здесь мне причиняли боль. Он не хочет повторения. И тоже — любой ценой. Если я стану сопротивляться, будет больнее, поэтому он парализует меня ужасом, он заставляет меня ежеминутно помнить, что каждый здесь сильнее меня... он играет на самых болезненных струнах моей души, и играет умело, напоминая мне о моем ничтожестве. И вот результат.

Конрад помолчал, по-прежнему не глядя на Вальтера, и тихо закончил, как будто про себя:

— На самом деле я вовсе не такой. На самом деле мне ужасно интересно и хочется облазить весь корабль сверху донизу. Я помню, что обниматься — это хорошо и правильно. Но мой страж не дает мне быть веселым и ласковым. Он помнит, что в любой момент мне могут нанести удар, и никому не верит. Вы тут ни при чем, я реагировал бы так на всех. — Он помолчал. — У меня все.

Ну кто бы мог подумать, что Конрад скажет такую речь. Впрочем, Фейнбрахту это пошло только на пользу, поскольку косвенно помогло упорядочить уже свои мысли.

— Раз уж вы со мной так откровенны, буду откровенен с вами в ответ. Я приблизительно представляю, что вы чувствуете. Понимаю, что это не из-за меня. Просто... Я паршиво разбираюсь в людях и очень люблю выдумывать себе проблемы на пустом месте. На вас я не обижен, а наоборот, чувствую себя виноватым. — Слова соскользнули с языка, словно оцарапав его наждачкой. — Если интересно — попробуйте спросить. Мне было бы больно видеть, как вы разрываетесь между страхом и любопытством. А касательно объятий... На них я редко отвечаю адекватно, видимо, с непривычки. И, повторю еще раз: все, что я сказал, не было направлено на то, чтобы вас упрекнуть. Это должна была быть весьма неуклюжая попытка, так сказать, помочь. У меня, пожалуй, тоже все. — Фейнбрахт запрокинул голову к потолку, чтобы размять затекшую шею, но вспомнил что-то и снова обернулся к Конраду:

— И... С вами в нормальном состоянии говорить куда приятней, да и легче.

Дверь отворилась.