Лихорадка (гет)

Чарльз был весьма удивлен резкой переменой в настроении жены. Если за столом, при общем сборе в парадной гостиной и вообще на людях Скарлетт еще сохраняла видимые признаки радости и веселья, то вечером в спальне, отходя ко сну, она была мрачной, раздражительной и еле сдерживалась, чтобы не заплакать. Она была такой счастливой, ласковой, когда Чарльз привез деньги за хлопок, но после появления Эшли в Таре Скарлетт ходила как в воду опущенная, и Гамильтон никак не мог связать между собой эти два события: возвращение Эшли и хандру Скарлетт. Логической связи здесь просто не существовало, значит, причина крылась в чем-то другом. Впрочем, нервы Скарлетт слишком расшатаны, а женщины довольно хрупкие, чувствительные создания. Сразу два радостных события в один день могут их потрясти и вызвать реакцию совершенно противоположную ожидаемой. Такое объяснение подходило наилучшим образом и расставляло все по местам.

— Чарли, давайте уедем в Атланту как можно скорее, — тусклым, неживым голосом — такого Чарльз у нее еще ни разу не слышал — проговорила Скарлетт, положив голову ему на плечо.

— Но к чему такая спешка, Скарлетт? — удивился Чарльз. — В эту пору в Таре много дел, а в Атланте я только-только нашел подходящее место для конторы, но мне нечем оплатить аренду до тех пор, пока я не продам…

— Если вы скажете еще хоть слово про свою контору, я перестану с вами разговаривать, — недовольно перебила его жена.

Чарльз вздохнул. Беседы о делах порой вызывали у Скарлетт неподдельный интерес, а порой — злость и раздражение. Видимо, он выбрал неподходящий момент, чтобы растолковать ей в подробностях, почему именно сейчас переезжать в Атланту нет никакого смысла.

— Так уедем?.. — Скарлетт, раскаявшись в своей несдержанности, сменила тон на более ласковый, чем тотчас растопила его сердце. Чарльз был убежден, что ее внешняя жесткость — это всего лишь признак уязвимости, броня, в которую облекается мягкое сердце, чтобы уберечься от ударов судьбы, и ему нравилось опекать жену, заботиться о ней и дарить ей то, в чем она нуждалась — любовь.

— А ты так сильно этого хочешь? — улыбнулся он, слегка расчесывая пальцами ее густые волосы.

— Я уехала бы и на край света, Чарли. Мне все ужасно надоело.

— Ты просто устала, Скарлетт, — Чарльз осторожно поцеловал ее в висок. — Потерпи еще немного, скоро все образуется.

— Я не хочу оставаться в Таре. Мне здесь все напоминает… — она всхлипнула и сжалась всем телом. — Все напоминает о маме и о тех временах, когда папа был здоров и силен, когда не надо было постоянно думать о еде и деньгах, когда…

И тут она зашлась такими рыданиями, что Чарльз даже растерялся — в таком состоянии он не видел Скарлетт очень давно. Ее страдания рвали ему душу на части, и он подумал в этот момент, что готов отдать все и поступиться очень многим, чтобы больше не видеть слез в глазах любимой.

Впрочем, наутро ничего не напоминало о ночной сцене. Скарлетт была спокойна, уравновешенна и уже не изъявляла желания покинуть Тару. То была минута слабости, и она прошла, как майская гроза.

* * *

К январю 1866 года Чарльзу стало ясно, что с работой адвоката у него ничего не получится. Во всяком случае, не в Атланте. Налоги, едва ли не превышающие доход, сумасшедшая стоимость аренды, всевозможные препоны со стороны властей — это полбеды. В городе было не сыскать клиентов, хотя судебные тяжбы после войны — дело обычное, и в услугах юристов население нуждалось очень остро. Проблема состояла в том, что за них некому и нечем было платить. Без работы оставались даже врачи, ведущие частную практику, и образованные, некогда весьма обеспеченные люди были вынуждены приторговывать дровами, пирогами и всякой бесполезной утварью, что приносило, в общем-то, гроши. Образованные люди внезапно стали не нужны Югу, но Чарльз не собирался отказываться от своей мечты. Еще темными декабрьскими вечерами, которые он проводил в одиночестве в кабинете Эллин, в его уме начала созревать идея, поначалу повергшая его в шок, но со временем все больше и больше укореняющаяся в его сознании.

Немало тому поспособствовало то обстоятельство, что на Тару запросили дополнительный налог в триста долларов. Триста долларов — все, что у них осталось от продажи хлопка осенью. В Таре все ходили угрюмые, озадаченные и избегали смотреть друг другу в глаза. Взрослые мужчины, прошедшие войну и сбежавшие из лап смерти, совершенно не понимали, что им делать и как жить дальше, а женщины, выдержавшие не меньше испытаний, смотрели на них и ждали, когда они что-нибудь предпримут.

В одно прекрасное январское утро в Тару пожаловал нежданный гость. Скарлетт возвращалась в дом со двора, кутаясь в теплую шаль, и вдруг за ее спиной послышались стук копыт и лошадиное ржание. Немало удивившись, Скарлетт обернулась и увидела на подъездной аллее Ретта Батлера собственной персоной верхом на здоровой, упитанной лошади, одетого в дорогое зимнее пальто. Его смуглое гладкое лицо расплылось в нагловатой улыбке, и он элегантно приподнял модную шляпу:

— Мисс Скарлетт! Мое почтение. Как поживаете, мэм?

«Принесла же нелегкая», — мысленно выругалась Скарлетт, испытывая единственное желание — плюнуть ему в лицо. С ночи после осады Атланты имя этого человека и весь его облик вызывали в ней лишь ненависть и ничего больше.

— Чем обязаны вашему визиту, мистер Батлер? — неприветливо спросила она.

— О, а вы все так же очаровательно прелестны, — обнажив белоснежные зубы, рассмеялся Ретт. — Ну какая еще хозяйка встретит гостя подобными словами?

Скарлетт буравила его хмурым взглядом зеленых глаз. «И как только у него хватает совести разъезжать в таком виде, когда женщины и дети по всему Югу ходят в дырявых обносках и мерзнут? — возмущенно думала она. — Если он приехал посмеяться над нашей бедностью, то ничего у него не выйдет».

— Я, миссис Гамильтон, решил нанести в Тару дружеский визит, — сказал Ретт, ловко спешившись и взяв коня под уздцы. — В столь трудные времена поддержка друзей очень важна, не так ли?

— А почему вы решили, что мы с вами друзья?

— По́лноте, мисс Скарлетт. Мне казалось, что я неплохо ладил с вашим прекрасным семейством в Атланте. К слову, это мисс Питти подсказала мне, что вы давно уже живете в деревне всей семьей.

— Может, мы с вами и ладили, мистер Батлер, пока вы не бросили меня с Мелли и детьми на темной дороге, полной разбойников и дезертиров, — Скарлетт упивалась своей холодностью, восхищалась своим гордым достоинством. Поглядела бы на нее сейчас Эллин!

Но Ретта ее холодность не только не смущала, но даже забавляла. Что за невозможный человек? Умудряется смеяться буквально над всем.

— Вот как? — Ретт приподнял темные брови. — Надеюсь, вы справились со всеми разбойниками и дезертирами? Много их было?

Скарлетт мысленно взмолилась, чтобы ей кто-нибудь пришел на выручку, и ее молитвы тотчас были услышаны: с заднего двора с топорами в руках возвращались Эшли и Чарльз. Разгоряченные, раскрасневшиеся от тяжелой работы, они застыли как вкопанные, увидев перед собой нарядного франта с сытой лошадью.

— Джентльмены, — Ретт приподнял шляпу и слегка поклонился, — мое имя Ретт Батлер. Возможно, вы уже не помните меня, зато ваше почтенное семейство знает и уважает меня еще со времен блокады.

— Нам известны ваше имя, мистер Батлер, и ваши заслуги перед нашей семьей, — с вежливой улыбкой ответил Эшли, сохраняя непоколебимое спокойствие и достоинство. — Добро пожаловать в Тару.

Ему не нужно было изображать из себя благородство, как это пытался порой делать Ретт, Эшли был благородством, благородство дышало в нем так же естественно, как осеннее небо дышит свежей прохладой. И за это Скарлетт безгранично его любила.

— Порк! — позвал слугу Чарльз. — Отведи коня мистера Батлера на конюшню.

Внимание Ретта поначалу целиком было приковано к Эшли и к тому, как реагирует на его слова и действия Скарлетт, а Чарльза он едва удостоил беглым взглядом, словно тот пустое место. Но, поравнявшись с Гамильтоном, он усмехнулся тому, с каким недоверием и скрытой ревностью смотрит на него этот ангелоподобный юноша с топором.

Единственный, кто был искренне рад появлению Ретта, это Мелани. Ее интерес к гостю, доброта и участие были такими чистыми и невинными, что ни Эшли, ни кто-либо другой не мог заподозрить в них хоть что-нибудь неприличное. Впрочем, Ретт отвечал ей взаимностью и вел себя с миссис Уилкс с исключительной, ни капли не притворной, глубокой почтительностью. Эта их странная, недоступная пониманию обычного человека духовная связь всегда изумляла Скарлетт и приводила в замешательство.

— Я приношу тысячу извинений за то, что раньше не справился о том, как у вас дела, — проговорил Ретт, вкушая скромные обеденные блюда хозяев. — У меня были некоторые проблемы с новым правительством, но как только я стал свободен в своих перемещениях, то решил навестить старых друзей.

Сьюлин, сидевшая на другом конце стола, не сводила с него глаз, как с какой-то диковинной птицы, пыталась по возможности вставить свое слово в беседу и пожеманничать. «Господи, ну и дура, — подумала Скарлетт. — Решила обольстить Ретта Батлера, тогда как на самой даже Фрэнк Кеннеди не больно-то торопится жениться».

Мамушка, зорким оком заметив непристойное оживление воспитанницы, нагнулась и прошептала у нее над ухом:

— Мисс Сьюлин, ежели так все время с открытым ртом сидеть, туда залетит муха.

Разговор шел, в основном, о политике, и Скарлетт не проявляла к нему ни малейшего интереса. Она с лютой завистью смотрела на тонкую льняную сорочку Ретта, выглядывающую из-под добротного сюртука, на его золотые часы на цепочке и думала: «Вот человек, который совсем не считает деньги, а мы должны расстаться с последними крохами, лишив себя и детей куска хлеба. Вместо того чтобы разглагольствовать о ерунде, лучше бы предложил помощь — все равно он спит на мешках с золотом». Ретт, будто прочитав ее мысли, деликатно предложил семейству О’Хара-Гамильтон-Уилкс «дружеское содействие и финансовую помощь в эти ужасные времена». И все было бы прекрасно, если бы Чарльз, молчавший до этого как рыба, внезапно не взбеленился.

— Извините, мистер Батлер, — сказал он, побагровев до кончиков ушей, — мы ни в чьей помощи не нуждаемся. Я и мистер Уилкс бесконечно благодарны вам за то, что вы сделали для нашей семьи в наше отсутствие, но будьте уверены, мы в состоянии позаботиться о себе сами.

«Ой, какой дурак! — закусив губу, мысленно воскликнула Скарлетт. — Ведь у нас за душой ничего, кроме денег от его складов, которые с такими налогами закончатся через полгода». Однако она испытала некоторое моральное удовлетворение от того, как смело Чарльз поставил Ретта на место: «Если бы это не было вопиющей глупостью, это было бы чертовски хорошо».

— Чарли! — сестра посмотрела на него с мягким, но видимым укором. — Это было невежливо!

— Мелли! — Чарльз послал ей ответный многоговорящий взгляд.

— Я нисколько не обижен на вашего брата, миссис Уилкс, — миролюбиво сказал Ретт, промокнув усы салфеткой, стиранной много раз. — Напротив, я его очень хорошо понимаю.

Когда Ретт собрался уезжать, к Скарлетт пришло твердое понимание того, что она должна любой ценой исправить оплошность мужа. Вновь накинув на плечи широкую шаль, она побежала к парадным дверям, где ее, словно грозный страж из древних мифов, ожидала Мамушка.

— Куда это вы собрались, мисс Скарлетт? Никак гостя провожать? — сурово посмотрела она на воспитанницу. — Так он уж со всеми распрощался.

— Я иду посмотреть поросят, — Скарлетт сделала рывок, но Мамушка широкой грудью загородила ей проход.

— За поросятами Порк доглядит, не сумлевайтесь.

— Мамушка, пусти! — нетерпеливо воскликнула Скарлетт.

— Не пущу! Муж знает, куда вы направились?

— Не знает и не должен узнать, понятно? — миссис Гамильтон перешла в наступление. — Я иду к мистеру Батлеру за деньгами, а ты помалкивай и отвлеки Чарли, Мелли, Эшли — всех, чтобы никто из них не вышел во двор и не испортил мне все.

От потрясения Мамушка хватала ртом воздух, как выброшенная на берег сельдь.

— Проследи за ними! — дала ей наказ Скарлетт и юркнула на крыльцо.

На счастье Скарлетт, Ретт еще не уехал. Он неспешно проверял подпруги у лошади, смахивал снежинки с пальто, словом, делал все, чтобы задержаться подольше.

— Скарлетт, вы вышли проводить меня, — улыбнулся он, окинув ее простое одеяние все тем же хищным взглядом. — Это очень мило с вашей стороны.

— Я пришла извиниться за поведение Чарльза, — кокетливо взмахнув густыми ресницами, проговорила Скарлетт.

— О, еще более прелестно. Знаете, Скарлетт, я был иного мнения о вашем супруге. Выяснилось, что он не лишен гордости, что очень странно для человека, женившегося на вас.

— Как понимать ваши слова? — вспыхнула Скарлетт, чувствуя, что в его фразе заключено оскорбление, но не вполне понимая его смысл.

— Жениться на вас может только человек, у которого либо нет ни капли гордости, либо ни капли ума. Похоже на то, что мистер Гамильтон попал во вторую категорию.

— Ах, вот как! Вы бы не женились?

— Упаси меня Господь.

— Но вы же… вы же говорили, что…

— Так вы не забыли, — Ретт загадочно улыбнулся, впервые без ядовитой насмешки во взгляде. — И я не отказываюсь от своих слов, однако все равно никогда бы на вас не женился.

— Вы нарочно меня запутываете и дразните.

— Вовсе нет, Скарлетт. Поймите, не для всех мужчин «любить» и «жениться» означает одно и то же. Есть, конечно, бесхитростные дурачки, вроде вашего Чарльза, но когда женщина охотится на дичь покрупнее, она должна понимать, что не всякая любовь подразумевает преданность до гроба и прочие рыцарские глупости из средних веков. Например, мужчина может любить одну женщину, а жить с другой и ее тоже по-своему любить. И его это вполне будет устраивать.

До Скарлетт наконец-то дошло, куда клонит Ретт, и от обиды у нее защипало глаза.

— Вы очень удобно устроились, миссис Гамильтон, но я видел подобные альянсы. Обычно они заканчивались ничем, но бывали и трагические исходы. Решать, конечно же, вам.

— О, я не желаю об этом говорить, — помрачнела Скарлетт.

— Хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. О деньгах, например. Сколько вам там нужно заплатить за Тару?

— Триста долларов, — быстро выпалила она, но тут же спохватилась: — Не надо так смотреть на меня, Ретт, вы должны мне в три раза больше за то, как вы со мной поступили. И я могла бы подать на вас в суд, да-да, я все про это знаю, мне муж рассказывал. Но я не буду этого делать.

— Конечно, вы не будете, — улыбнулся Ретт и взобрался на коня. — Но даже если бы я захотел сейчас дать вам эти триста долларов, чтобы вы уплатили налог, я не смог бы этого сделать, ведь все мои деньги до последнего доллара хранятся в Ливерпульском банке.

— Ах, вы! — едва не задохнулась от возмущения Скарлетт. — Убирайтесь отсюда! Убирайтесь и не смейте возвращаться, не то я в следующий раз скажу Чарли, чтобы он вас застрелил!

Умело повернув лошадь, Ретт рассмеялся и бросил ей через плечо:

— Скарлетт, когда вы злитесь, вы прехорошенькая!

Она еле удержалась, чтобы не запустить ему вслед комком грязи, опомнившись в последний момент. Домой она ушла будто оплеванная с ног до головы, но теперь она точно знала, что Ретта Батлера больше не пустит на порог никогда в жизни.

* * *

Чарльз не спал до поздней ночи, стоя в темном кабинете у окна и глядя вниз на январскую слякоть, освещенную полной луной. На душе у него было тяжело, как никогда раньше, даже на войне. На войне от него мало что зависело, теперь же от него зависело все — его собственная судьба, судьба его семьи и, что немаловажно, его честь и гордость.

— Чарли? Почему вы не ложитесь спать? — Скарлетт постучалась в кабинет Эллин и вошла внутрь с зажженным огарком старой свечи.

— Мне тревожно, Скарлетт. Послушай, — Чарльз подошел к ней, взял свечу из ее рук и поставил на стол, — мне кажется, я знаю один способ, как нам избежать нищеты.

— Неужели? — зеленые глаза Скарлетт загорелись в темноте, как у кошки.

— Но я не уверен, хорошо ли ты к этому отнесешься. Не знаю, как это воспримут люди.

— Говорите же, говорите! — сгорала она от нетерпения.

— Я написал письмо профессору Уилсону, оно лежит в столе, я пока так и не решился его отправить. Профессор Уилсон — мой преподаватель, друг и однополчанин моего отца. Я подумал… подумал, что мог бы работать под его началом, но для этого нам придется… — Чарльз вздохнул, унимая страшное волнение в груди. — Для этого нам придется ехать в Бостон.

Скарлетт стояла несколько секунд, будто пораженная громом. Несмотря на то, что она никогда не была подлинно привержена Правому Делу, мысль о переезде в город янки показалась ей кощунственной. Затем она вспомнила огромные счета, которые им приходилось оплачивать, старые перелицованные платья и прочие атрибуты бедности, и ее решимость поколебалась. Поторговавшись с совестью еще немного, Скарлетт нашла идею мужа превосходной.

— Я знаю, ты в ужасе… — начал робко Чарльз.

— Но это поможет защитить Тару и обеспечить всех нас? — быстро спросила она.

— Да! Да, я знаю, о чем говорю.

— Ну тогда чего же вы ждете, Чарли? — лицо Скарлетт озарила восторженная улыбка. — Отправьте это письмо завтра же!

— И ты не осуждаешь меня? — не веря своему счастью, пробормотал Чарльз.

— О нет! Нет! Вы делаете это, чтобы спасти нас, о каком осуждении может идти речь!

— Скарлетт! — вне себя от радости он крепко обнял ее, приподнял над полом и закружил.

— Ради Бога, не шумите так, вы перебудите весь дом! — осадила мужа Скарлетт. — На часах уже за полночь!

— О, я так боялся, что ты будешь в возмущении! — исправился Чарльз и перешел на шепот. — Думаешь, Мелли поймет нас? И Эшли? И твои сестры?

— Конечно, они поймут. Вот увидите, никто не посмеет сказать ни одного дурного слова. А даже если скажут, знайте, что я целиком на вашей стороне. Разве вам этого мало, Чарли?..

— О, Скарлетт, ты мой ангел! — расцеловал ее Чарльз, у которого с души свалился тяжелейший груз. — Я люблю тебя больше жизни!

Скарлетт с царственной снисходительностью ответила на его поцелуй, но ее мысли все больше занимала предстоящая поездка, и сердце охватывало странное волнение, подобное тому чувству, которое она испытывала по приезде в Атланту из Тары. Неизвестный северный город и пугал ее, и манил одновременно. Для того чтобы подумать об этом более обстоятельно, у нее завтра будет целый день. Но завтра.