Тёмные коридоры (джен)

Его мир теперь — тьма. Вязкая темнота в пустых глазницах.

Шакал бредёт, спотыкаясь об обломки зданий, а иногда — о мёртвые тела: обгоревшие костяки или смердящие гнилью трупы. Это всё люди, ему нет дела до них, но от запаха разложения и горелой плоти уже мутит.

Никого не осталось в живых. Ни-ко-го.

Тартарос обращён в прах — пробуждение Энда убило тех, кто был ещё жив. Шакал плохо понимает, как уцелел. Пережил Уранометрию, пережил пламя — почему именно он? Как собака, которая никак не сдохнет, сказал бы Темпеста. Темпеста теперь — кучка праха, а он, Шакал — нет. Хромает, ожоги чешутся и сочатся сукровицей, перед глазами сплошная чернота — но он всё ещё существует. Правда, проклятия ему больше не подчиняются.

Ничего не осталось. Только сожжённый мир, Энд и Создатель.

Ему нужен кто-то, кто скажет, что делать. Нужен Марде Гир. Король Преисподней не должен был умереть — это неправильно. Просто неправильно — настолько, что Шакал воет, прокусывая губу до крови: от его картины мира не осталось даже осколков. Только пепел.

Мир без магии. Сгоревший мир.

Ему не нужна магия — но нужен Марде Гир, а его нет. Сгорел, как и все. Как всё. Шакал думает, что теперь всегда будет чувствовать запах дыма, и не знает, сколько продлится его «всегда».

Когда он чует живое существо, то сперва не понимает, что это. Слишком странно, слишком не-может-быть. Потом прибавляется шелест шагов — похрустывают угольки под ногами.

Шакал думает, не напасть ли, но слишком устал. Он различает идущий от чужака запах крови, горелого масла и чего-то горьковато-терпкого — память неуверенно подсказывает, что это похоже на женские духи.

— Кто ты? — спрашивает чужак, и голос действительно женский — глухой, сорванный.

«Шакал, шестой из Девяти Врат Тартароса» — думает этериас, но это ложь.

— Никто.

— Никто… — повторяет за ним женщина; с хрипловатым смешком добавляет: — Как и я, — и спрашивает вдруг: — Ты не человек?

Он кивает — не хочет отрицать. Уже нет разницы.

— Как и я, — отзывается она, и тогда он протягивает руку, чтобы ощупать её лицо. Не узнаёт её запах, она не знает его — он не уверен, что надеется обнаружить. Тартароса нет, обратился в прах.

Под его пальцами — слипшиеся от крови волосы, странно-гладкая кожа, повязка, закрывающая глаз. Через несколько мгновений незнакомка хватает его за запястье.

— Не трогай! — в тусклом голосе мелькает отзвук былой гордыни. Но потом она просто отворачивается и уходит: он слышит шорох шагов. Спрашивает:

— Куда ты?

— К Титании.

Что-то всплывает в памяти при звуке этого имени, но недостаточно чётко. Тогда он просто следует за ней: ему всё равно, где находиться.

Женщина останавливается и опускается на землю.

— Здесь есть кто-нибудь? — спрашивает Шакал полушёпотом. Он не чует больше ничего живого, не слышит дыхания… Зачем она пришла сюда?

Она снова сжимает его запястье и тянет руку вперёд, пока его пальцы не утыкаются в камень. Он ощупывает шершавую поверхность: нашаривает царапины, которые кое-как складываются в буквы.

«Эрза С»

Надпись кажется незаконченной — обрывается неровным штрихом, кривым следом когтей.

Незнакомка начинает шептать что-то несвязное; Шакал слушает, как она просит прощения у мёртвой женщины, и думает, что она не выживет — недостаточно сильная.

И он — тоже.