Завтра утром (гет)

Белоснежные колонны храма при всей своей массивности выглядели невесомыми, словно скульпторы ваяли их из нежного призрачного кружева облаков. Это место было священно для всех без исключения цахла. Каменные плиты хранили свою девственную чистоту уже долгие годы. Их белизна никогда не окроплялась кровью, лишь обильно поливалась слезами надежды и счастья, что лили цахла перед святым алтарём, самозабвенно шепча молитвы трём изначальным богам.

Все божества цахла были стары. Их лица настолько избороздили морщины, что черты едва угадывались, словно корабли в бесконечном штормящем океане бугрящихся волн. Обезличенные старцы, почти неотличимые друг от друга, застыли в камне. Боги строго взирали на мир с нескрываемой надменностью. Огромные белые крылья расслабленно свисали за спинами, длинные хламиды шли рябью от незримых порывов ветра, да так и застыли в вечности. В руках боги сжимали оружие, каждый своё: боевой посох, меч и лук.

— Нет предела милости наших богов. Возноси молитвы искренние, идущие с самого сердца, из сосредоточия сути своей, и будешь вознаграждена за веру и верность никогда не слабеющими крыльями, что унесут тебя в вечность.

Эрза обернулась и склонила голову в полупоклоне: голос своего сунтэдхалу она узнала бы из тысячи. Немолодой уже цахла был облачён в белую хламиду, полы его одеяния волочились следом по каменным плитам. Как и всякий жрец в стенах храма он был бос. В руках сунтэдхалу держал выточенный из кости резной церемониальный посох. Тот служил лишь символом и никогда не использовался как оружие. Вихрь белых мелких перьев, выточенных из кости, извивался тугой спиралью, навершием же служила птичья голова с острым маленьким загнутым клювом и белыми бельмами глаз. Точь-в-точь уменьшенная копия боевых шлемов цахла. Длинные седые волосы сунтэдхалу были забраны в косы, переплетающиеся между собой в церемониальной причёске.

В тонких солнечных лучах, заливающих храм, застывший у алтаря он казался Эрзе таким же каменным изваянием, как и статуи изначальных богов. Седые волосы его серебрились, бледная кожа почти сливалась с белизной савана, с острых когтей свисали чётки. Лёгкий ветерок качнул белые косточки, чётки издали тихий перестук, разрушая это видение.

Он обернулся к Эрзе и слегка прищурил подслеповатые уже глаза. Она ощутила себя неуютно: сунтэдхалу словно читал её мысли как развёрнутый манускрипт. Эрза нервно заправила за ухо выбившуюся прядь.

— Что-то беспокоит тебя? — наконец, произнёс он.

— Я думала о моём анд⁽¹⁾, — негромко произнесла Эрза. — Что, если я не узнаю его при встрече?

— Подобные мысли не должны терзать твоё сердце. Все мы встречаем наших анд рано или поздно. Этот процесс — неотъемлемая часть нашей жизни. Ты непременно узнаешь своего анд, как только впервые заглянешь в его глаза. Связь, что соединит навеки ваши души, нерушима и несравнима ни с чем в нашем мире. Это милость богов и одна из основ мироздания. Её невозможно спутать с чем бы то ни было.

— А что если... — Эрза осеклась, закусила губу: она никак не решалась высказать мысль, что терзала её уже несколько дней, сунтэдхалу выжидающе молчал. — Что, если мой анд окажется ханхэрэ? — тихо произнесла она.

Её негромкие слова утонули в тишине, воцарившейся в пустынном храме. Сунтэдхалу хранил молчание, глаза его были прикрыты, веки трепетали, когда солнечные лучи скользили по его испещрённому морщинами лицу. Статуи изначальных богов хмуро взирали на неё. Внезапно налетевший ветер согнал облака, скрывая золотистое сияние солнца, в звенящей тишине оглушающее громко застучали косточки чёток. В тенях, залёгших у подножия алтаря, Эрзе слышался шелест иссиня-чёрных перьев.

— Скверна, — внезапно нарушил звенящую тишину сунтэдхалу. — Мир цахла был полон гармонии до тех пор, пока его не коснулась скверна, — он открыл глаза и воззрился на грязно-серые тучи, укрывшие небо. — Сердце богини было полно сомнений, и в него проникла скверна, окрасив её белые перья порочно чёрным. Чем больше грех неверия в нерушимость законов мироздания разъедал её душу, тем быстрее темнело её оперение.

Когда же последнее белое перо упало к ногам изначальных богов, её отец и её анд изгнали богиню из священных земель. Боль от мысли о разлуке со своим анд была настолько сильна, что она бросилась с небес на землю, в надежде разбиться об острые скалы.

Там, где кровь её впервые пролилась на священной земле, зародился исток чёрной реки. Где перья её осыпались на землю, жадно поглощая солнечный свет, потянули к небу корявые ветви деревья мрачного леса. Из плоти её появились на свет первые ханхэрэ. Скверна прочно обосновалась в их сердцах и душах, отравляя их с самого первого вдоха.

Изначальные боги позволили им существовать, так как нет предела их милосердию, но ханхэрэ попрали законы: вторглись войной в священные земли цахла, окропляя их кровью верующих и нетронутых скверной.

Он умолк, только тихо постукивали костяшки чёток. Эрза тоже молчала: говорить что-либо в момент, когда сунтэдхалу делится своей мудростью, считалось верхом неприличия и неуважения. Ветер угнал косматые тучи дальше к мрачному лесу, солнечные лучи разогнали тени.

— Цахла и ханхэрэ никогда не были единой стаей, не были и не станут. Ты рождена в святой земле, не дай твоей вере в законы нашего мира и в наших богов пошатнуться. Сомнениями ты самолично выстроишь дорогу скверне прямиком к своему сердцу, — сунтэдхалу отвернулся к алтарю и воззрился на статуи изначальных богов. — Ступай завтра на поле боя, пополни ряды отважных воинов-цахла и укрепи свою веру, пролив порочную кровь ханхэрэ, а я буду молиться за крепость твоей души.

Золотые искры вспыхивали и разлетались в разные стороны, чтобы тут же угаснуть. Клинок давно уже был достаточно остр, но ему нравилось наблюдать за искрами. Раны на запястье до сих пор не зажили, кожа припухла и саднила. Он коснулся трёх тонких рубцов, оставленных когтями жрицы цахла. Он пребывал в странном расположении духа последние несколько дней. Искры вспыхивали и гасли, его мысли крутились по кругу, вновь и вновь возвращаясь к бледному лицу жрицы цахла.

— Эрза,— губы его едва шевельнулись.

«Явь или видение? Быть может, всё это лишь дурной сон, рождённый его подсознанием?»

— Эрза.

Он пробовал это имя на вкус, катая на языке, словно терпкое вино, что так любили ханхэрэ. Каждый отзвук отдавался где-то в глубине сладкой истомой, заставляя сердце замирать, прерывая свой мерный стук, пропускать удар и колотиться чуть быстрее. Ему нравилось это странное непривычное ощущение, и он продолжал нашёптывать имя жрицы.

— Эрза...

«Звучит слишком дерзко. Такое имя больше подошло бы дикой ханхэрэ, нежели сдержанной холодной цахла».

Он вновь коснулся кончиками пальцев отметин от когтей на груди — единственном доказательстве того, что эта странная встреча не привиделась ему в горячечном бреду.

Искры вспыхивали и гасли. Костры освещали усталые, задумчивые, радостные лица. Из лагеря доносился звон мечей: юные воины совсем не берегли сил, тренируясь до изнеможения. Бывалые устало грели испещрённые шрамами тела у костров. Кружили в танце молодые ханхэрэ. Распушив чёрные перья, они плясали, оставляя на земле следы босых ступней. Багровые, алые, чёрные татуировки змеились по их телам, сливались в единый узор с распушёнными перьями. Взмывали в воздух пряди волос, поблёскивали серебряные украшения, издавали звон железные кольца на укутанных в чёрные перья лодыжках.

Джерард отложил наточенный клинок, отблески огня заплясали по лезвию, закружили огненным вихрем. Он поднялся на ноги и потянулся, заставляя мышцы напрячься. Сваленные в одну большую гору боевые шлемы, не мигая, следили за ним чёрными бусинами вороньих глаз. От группы танцующих отделилась одна фигура. Юная ханхэрэ короткими перебежками пересекла лагерь и направилась к нему.

— Возьми меня с собой, — протянула она, опускаясь на землю у костра.

— Глупости, ты ещё слишком молода для сражений, — Джерард опустился обратно на медленно остывающие, нагретые за день солнцем камни.

— Я хочу посмотреть на цахла, брат, одним глазком, — жалобно протянула она, подбрасывая в костёр сухую ветку.

— Не на что там смотреть, они такие же как мы, только перья у них белые.

— Говорят, они бессмертны, и даже когда тела их изрублены, души взвиваются и кружат над полем сечи.

— Старые сказки, не верь.

— Ты сегодня совсем на себя не похож, брат, — она вскочила на ноги. — Пойдём ко всем, пойдём танцевать, — она крутанулась вокруг своей оси, боком подобралась ближе и ухватилась за его ладонь, осторожно, чтобы не задеть припухшей покрасневшей кожи на запястье. — Танцевать всю ночь напролёт у костра. Где-то ждёт тебя твоя анд, она заглянет тебе в душу и прошепчет своё имя.

Джерард вздрогнул, удивлённо взглянул на сестру.

— Эта сказка нравится мне больше, чем сказка про бессмертных цахла, — рассмеялась она.

Сверкнула молния, раскалывая небо пополам. Глухими раскатами донёсся запоздавший гром. Первые холодные капли упали на землю, недовольно зашипел костёр.

— Богиня льёт слёзы по погибшим ханхэрэ. Прячьтесь под навесы, цахла, да спалит ваши перья её скорбь. Война закончится, и мы вернёмся домой. Война закончится, и в мрачном лесу расцветут папоротники. Прячьтесь под навесы, цахла, этой ночью небо поёт для ханхэрэ, — громко пропела она и закружила под дождём.

Вторя ей, доносились нестройным хором голоса со всего лагеря.

Вскоре мелкий дождь перешёл в ливень. Ханхэрэ собрались в пещерах, разожгли заново костры. Топорща намокшие перья, они сидели, прижимаясь друг к другу, тихо перешёптывались, смеялись, пересказывая старые сказки, легенды, негромко напевая.

Джерард ещё долго стоял под холодным дождём, глядя в затянутое тучами хмурое небо. Крылья промокли и потяжелели, безвольно обвиснув за спиной. Холодные капли скользили по коже, покалывали, заставляя тело содрогаться.

«Она заглянет тебе в душу и прошепчет своё имя...»

Он закрыл глаза. В сумраке бледным призраком мелькнули белые мягкие перья, взметнулись алые невесомые пряди волос, опустились пушистые чёрные ресницы, пряча карие глаза за трепещущими веками. Сверкнула молния, спустя минуту её догнал гром, морок испуганно вздрогнул и растаял, оставив его наедине с тьмой ночи и холодным дождём.

Продрогнув, Джерард спрятался от ледяных капель под своды пещеры. Костёр потрескивал, ханхэрэ дремали или тихо перешёптывались. Ярко сверкали молнии, отдалённо рокотал гром, шелестел дождь, ветер шумел листвой в мрачном лесу, потрескивал костёр, неустанно плясали чёрные тени на каменных стенах. Золотые искры вспыхивали и разлетались в разные стороны, чтобы тут же угаснуть.

1) Спутник(ца) жизни.

Вернуться к тексту