Мелочи жизни (гет)

Вот это снегопад! По пути с работы я всегда выхожу из троллейбуса за остановку до дома, чтобы пройтись через парк. Сегодня передо мной абсолютно белая дорожка. Быстро иду, и следы тут же заметает снег, словно их и не было. Густые хлопья нереально торжественны, грехи земли прикрыты невинным белым. Хороший вечер, чтобы начать всё с начала. Хотя я подозреваю, что это будет начало без продолжения.

Ну кто так начинает:

— Ты одна, я один — может, поужинаем, а потом ко мне?

Если мы вместе пили на корпоративе и делились своими одинокими историями, это ещё ничего не значит. Я замялась, как школьница.

— Даже не знаю…

Я знаю. Ему нужна не я сама, а женщина. То есть я-то женщина, но… Ясно, о чём речь. А с другой стороны, почему бы и нет? По крайней мере, он не лицемер.

— Так я за тобой заеду?

— Хорошо, — пожимаю плечами.

— В восемь?

Кидаю взгляд на настенные часы в холле и киваю.

Мы с Костей выходим из офиса. В лифте волна людей прижимает нас друг к другу, как в транспорте в час пик. Костя улыбается, я тоже, думая о том, что у меня в запасе два часа, чтобы привести себя в боевую готовность или передумать.

Сегодня я иду через парк, чтобы проветрить голову и убедиться в том, что в ней остались крупицы рациональности. Идти — не идти? Стоит ли усложнять свою размеренную жизнь? Считаю количество шагов до светофора. Чётное — идти, нечётное — не идти. О да, это очень разумно и рационально! Подбегаю, чтобы успеть на зелёный, сбиваюсь. Чёрт его знает, что делать.

Дома бардак. Хорошо, что родители в отъезде, и не нужно врать, что я иду к подруге и задержусь до утра. В моём возрасте оправдываться просто смешно, но мама, конечно, никогда не поймёт. Представляю, как она переспрашивает и морщится:

— С кем-с кем? С каким Костей? А кто он? Сисадмин? А что это? А во сколько вернёшься?

Быстрый душ, сбрито всё лишнее; лифчик с застёжкой спереди; минимум косметики. А вот с одеждой беда. «Потом ко мне» — это, возможно, до утра, а у меня утром переговоры. Переводчик должен выглядеть скромно, так что вечерний наряд отпадает. Косте, скорей всего, безразлично, во что я буду одета, а вот шефу нет. Так что белая блузка, синяя юбка — всё очень скучно. Смотрюсь в зеркало. Я похожа на стюардессу — впрочем, в данном случае это комплимент. Можно, конечно, с утра заскочить домой и переодеться, но после снегопада лишние перемещения по городу чреваты. А кроме неподходящего внешнего вида шеф больше всего осуждает непунктуальность.

Чтобы одежду не помять, буду быстро раздеваться, думаю я, криво улыбаясь собственному цинизму. Я год ни перед кем не раздевалась и не знаю, хватит ли у меня вообще смелости сделать это. Тем более перед коллегой, о котором я знаю не так уж много. Тогда, на корпоративе, мы договорились, что отомстим своим бывшим двойной дозой счастливого секса. Но это было давно и немножко спьяну.

Беру сумочку, впервые в жизни не зная, что в неё положить, кроме косметики. Когда я иду ночевать к Ленке, то беру с собой тапочки, пижаму в сердечки и зубную щетку — ха-ха два раза отражению. Я в пижаме — это слишком интимное зрелище. Гораздо интимней, чем голая. Никто, кроме Ленки, его не заслужил.

Есть хочется... Чирикает мобильник.

— Привет! Карета подана.

— Пять минут.

Я вообще-то готова, но не хочу лететь сломя голову. Надеваю сапоги, застёгиваю пальто и сажусь на тумбочке в прихожей, для храбрости подмигивая зеркалу. У меня давно не было мужчины. Мой первый и единственный остался в другой жизни — с ним было хорошо, без него плохо, после разрыва больно. Я думала, это никогда не пройдёт, но мама, как всегда, оказалась права. Сегодня у меня есть план — тайный план на один вечер, на одну ночь — выбросить прошлое из головы, дать себе шанс пойти вперёд. Завязать в узел змею. Пусть это не любовь. Пусть не мужчина моей мечты. Почти посторонний. Мне нужен толчок от края пропасти в траву, где стрекотание кузнечиков и запах клевера, а наверху счастливые тучки радостно плывут, точно зная куда.

* * *

Мы с Костей перекусываем в кафе на набережной, скрытой снегопадом. Она как бы есть, но её нет. Нет ни реки, ни берегов, ни неровных парапетов, ни высоток на том берегу. От столика виден лишь уголок тротуара и редкие прохожие.

Разговор о работе. Что ещё общего у нас может быть, кроме работы и одиночества? Но говорить о втором на трезвую голову — дурной тон.

— Как ни блокируй все интернет-игрушки и порносайты, народ всё равно найдет лазейку, — говорит Костя. — Кстати, шеф собирается ввести штраф за игры на рабочем месте.

Мы немного обсуждаем вирусы, которыми изобилуют вольные странички, но вскоре я теряюсь в незнакомой терминологии. Сленг программистов уже не кажется мне таким забавным, как раньше — с тех пор, как я выяснила, что такое «писюх». Баг, вес, проц, нуб, винд — всё это неохотно внедрилось в мой пассивный словарный запас и легло на одну полку с названиями старческих болезней и запчастей «Хонды». Из-за переводов, конечно.

— Я вчера переводила семинар, а Сергей Иваныч закимарил в первом ряду и громко всхрапнул. Представляешь, как смутился лектор? — говорю я, и разговор скользит в привычное русло: некоторые лекторы не делают пауз для переводчика, шутят о непонятных русскому человеку реалиях, сыплют техническими терминами, которых я знать не знаю... Костю интересуют проблемы перевода, но немного другого рода, и он спрашивает, может ли «you’re killing me» быть комплиментом. Да запросто — если не убивать, а потрясти до глубины души.

Это беседа ни о чём, ничего личного.

Всё, что мне нужно знать про Костю, я и так знаю: тридцать лет, симпатичный, от него приятно пахнет, год как в разводе, детей нет, бывшая жена укатила за границу — он живёт на работе. Но есть и новая информация к сведению: у него глаза меняют цвет в зависимости от освещения, они добрые и тёплые. И веснушки на носу. Он ест с аппетитом, но красиво. Как это? Сама не знаю. Но некоторые едят так, что неприятно смотреть. А Косте еда приносит удовольствие, и он это не скрывает.

В конце ужина он отводит мою руку с кошельком, платит сам, я молчу и понимаю: если передумывать, то сейчас.

Мы выходим из кафе, садимся в машину и едем к нему домой. Хорошо, что он молчит и лишь бросает вопросительные взгляды. Тишину заполняет радио, но поют, как всегда, полную чушь. «О боже, какой мужчина-а! Я хочу от тебя сына-а...» Мы переглядываемся, дружно закатываем глаза, и Костя меняют радиостанцию.

Пробки рассосались, но машины тащатся из-за снега.

Чтобы добраться до ступенек его подъезда, мне приходится скакать козликом по сугробам, и я тихо ругаюсь: снег попал в сапоги. Если не поставить их на ночь к батарее, завтра придётся весь день ходить с мокрыми ногами, а я это ненавижу. Во мне медленно закипает раздражение, но, конечно, не из-за сапог. Ясно же было с самого начала, что не стоит идти к Косте домой, потому что это против моих правил, а ещё потому что я трусиха. Но теперь отказаться — значит выставить себя ещё и полной дурой.

Костя живет на окраине, в небольшой однушке на десятом этаже, хоть он хороший программист без финансовых трудностей. После развода они с женой, кажется, делили трёхкомнатную квартиру. Оглядываю его лаконичную прихожую и вздыхаю: сисадмин и переводчица, физики и лирики… Хорошо ещё, что он мне не начальник — а то это было бы похоже чёрт знает на что.

Мы устраиваемся на диване, пьем вино и говорим о музыке. Костя любит Ричи Блэкмура (хм, кто это?) и Баха. Надо же. Только, пожалуйста, не включай Баха! Для того, что мы затеяли, это слишком грандиозно.

Он улыбается и гладит мою ладонь, а я уже хочу домой: он милый, красивый, вежливый — но не тот, не тот…

— Ещё вина?

Костя уверенно наливает вино, бокал дрожит в моей руке. Нужно побольше выпить — это поможет. Уговариваю себя: не девочка уже, в конце концов, а неженатый адекватный мужчина моего возраста — это редкий и быстро исчезающий вид. Так можно до пенсии прожить без секса. А это очень грустно. И вообще, куда делся мой дух авантюризма? Остался на студенческой скамье?

Вдруг Костя резко наклоняется и опрокидывает меня на диван. Я громко вдыхаю от удивления. Тёплая рука скользит по животу, мнёт выглаженную белую блузку… Он внимательно смотрит мне в глаза, словно пытаясь разгадать мои мысли.

— Оля, Оленька…

От него приятно пахнет — это очень важно. Его губы мягкие, но чужие — и слишком нетерпеливые. Слишком мокрые, слишком настойчивые, всё это слишком, слишком быстро, и я сама виновата…

— Подожди, — неуверенно отстраняюсь, и какое-то время мы лежим рядом, не глядя друг на друга.

— Оля, если ты не хочешь, так и скажи. Ты ничего мне не должна. Я всё понимаю.

Я рада тому, что он понимает, и чувствую к нему симпатию. У меня есть выбор, и от этой мысли всё становится проще. Молчу, а Костя осторожно ласкает мою шею, расстёгивает блузку, проводит ладонью по животу… Это приятно, но внутри меня сидит сжатая пружина, которая сковывает, не даёт расслабиться. Костя медленно снимает блузку, расстёгивает и стаскивает юбку, а колготки я уже снимаю сама. Мне ужасно неловко под его пристальным взглядом — я, ей богу, не Бриджит Бардо!

— Ты очень красивая, — он, видимо, понял, как мне необходима моральная поддержка в виде восхищения, пусть и преувеличенного. — Я иногда думал о том, что там, под твоей одеждой, какое у тебя тело. В душу твою я не лезу, но… открой мне хотя бы своё тело, Оля. Не бойся.

У него завораживающий голос. Конечно, мне было бы интересней заниматься сексом от всей души, но сейчас это невозможно. Мы видимся на работе пять дней в неделю, но Костя не знает обо мне почти ничего: какие книги я читаю, какой кофе пью, что пою в душе…

Он не знает о моей тайной страсти, которую пришлось забросить — о танцах. Не знает о том, что у меня к двадцати восьми был только один мужчина. Что сегодняшний вечер для меня — возможность перечеркнуть прошлое, сказать себе, что не всё в жизни кончено: на свете есть и другие, кроме того, который обидел, которому я стала не нужна, со своей глупой девчоночьей преданностью, с колючими шутками, нелепыми спорами о книгах и мечтами о ненужных ему детях. Я, наконец, решаю переступить через себя, выполнить поставленную задачу по собственному спасению, воплотить часть своего секретного плана по прощанию с прошлым.

— Ты только не стесняйся, Оля. Скажи, если что не так.

Я знала, что Костя будет чутким. Догадывалась. Но он ещё и нежный. Тело откликается на тёплые мужские руки, но я закрываю глаза и сразу вижу перед собой лицо того, другого, которого мечтаю выбросить из головы. Вижу его белокурую голову, серые глаза, нависающий силуэт и контур сильных рук. Слышу шёпот лживых слов, которые до сих пор живы в памяти. Он ушёл, а слова остались: «Ты моё танго».

В квартире у Кости тихо и полумрак, а у меня в ушах бушует либертанго Пьяццолы — свободное танго, танец расставания, который должен сегодня меня освободить. В танго контакт двух тел от колен до груди; там всё происходит то нежно, то резко; там паузы; там рывок головой — безудержное «нет» неизбежному прощанию. Там всё на полусогнутых, всё на полутонах, много равномерных покачиваний и бесконечное переплетение ног. Там смешаны дыхания, там сердцебиение в унисон. Можно ненадолго коснуться щекой его колючей щеки, запрыгнуть на него, обхватив ногами, и дать себя кружить, а потом упасть с размаху вниз и знать наверняка, что тебя поймают сильные руки. Это танго из прошлого.

Тот, первый и единственный, ушёл, научив меня всему на паркете: как плыть с гордо поднятой головой, как следовать за партнёром, повинуясь легкому движению ладони. Танго — последний танец уходящей любви, и, когда в моей голове вступает аккордеон, тело вытягивается, как струна: оно хочет поймать последний момент наслаждения. В танго нужно сразиться, доказать, что ты уходишь по своей воле, и не дать себя покорить. Это дуэль, в которой нельзя проиграть. Он, мужчина из прошлого, научил меня всему, кроме главного — как прощаться по-настоящему, а не в танце. И как потом всё это забыть. Эту науку я постигаю сама.

Мы с Костей лежим рядом на небольшой кровати.

— Оля, ты только не сбегай, ладно?

Этот мужчина из настоящего поражает своей проницательностью: именно такие мысли кружат в моей голове, когда он бережно укрывает моё расслабленное тело. Что будет утром? Смогу ли я смотреть ему в глаза? Понял ли он, что я занималась любовью не с ним, а совсем с другим человеком, с призраком своего воображения?

Странно лежать в чужой постели, но приятно чувствовать, как кто-то просто держит тебя за руку. Слушаю Костино неровное дыхание и, опускаясь на землю с облаков эгоизма, думаю о нём — живом, реальном человеке, лежащем рядом. Наверное, ему тоже одиноко, раз он пригласил меня к себе — он не похож на мужчин, которые меняют женщин как перчатки. Согретая телами постель уже не кажется чужой. Наползает сон, когда я слышу тихий шёпот:

— Спасибо, Оля… Ты знаешь, у меня после жены никого не было.

Зря он это сказал. В моей голове снова заныл аккордеон, и я тихо плачу, сжимая его руку.

— Оля, ты что? Прости, если я тебя обидел… Чёрт возьми… чёрт, я не хотел.

— Костя, ты ни в чём не виноват. Просто я… я… я в порядке.

Слова застревают в горле.

— Точно всё хорошо?

— Да.

Я знаю распространённое мнение мужчин о том, что женщины любят всё усложнять. Но что же делать, если всё сложно? Костя обнимает меня за плечи, даёт выплакаться, и мы вместе засыпаем.

* * *

На следующее утро он будит меня невыносимо рано.

— Домой заезжать будешь перед работой?

Я мотаю головой.

— Тогда поспи ещё часок.

Послушно закрываю глаза, но сон уже сбежал, растревоженный незнакомыми запахами, шорохами, новыми сомнениями и страхами. Шумит вода в душе, свистит чайник на кухне, доносится блаженный запах кофе. Выбираюсь из-под одеяла, подбираю разбросанную по полу одежду и облачаюсь в форму стюардессы, по-королевски желая отдать полцарства за халат. Я могу запросто проходить в деловом костюме весь рабочий день, но с утра тело, сжатое в тиски нейлона, бунтует и просится на свободу.

Конечно же, Костя, мне на зависть, одет в халат. Мы завтракаем на кухне, которая выглядит вполне прилично для холостяцкой квартиры: идеально чистая плита, отутюженные полотенца. В доме чувствуется женская рука. Интересно, кто сюда приходит? Мама?

— Мило у тебя.

— Баба Соня, соседка, помогает с уборкой, — отвечает Костя. — Времени у самого вообще нет.

Улыбаюсь: он читает мои мысли, словно владеет Легилименцией…

— Костя, а ты любишь «Гарри Поттера»? — вырывается у меня. Глупо, конечно, и не в тему…

Он удивлённо изгибает бровь, направляет руку на холодильник, кричит:

— Алохомора!

Я улыбаюсь, ем сыр, долго смотрю на одинокий кактус на подоконнике, на снежную круговерть за окном, на Костины мокрые волосы и больше не чувствую неловкости. Зря я постеснялась попросить халат.

— Добираться час будем, так что долго не краситься, — командует Костя. — Если я систему с утра не запущу, фирма не заработает.

Смеюсь:

— Если я на переговоры не приду, немецкие гости с утра напьются, не подпишут договор, и фирма потеряет кучу денег.

— Если я не обновлю антивирус, все ваши договоры съедят черви.

— Если я опоздаю, шеф будет на конях, и всем мало не покажется.

Расчёсываюсь и крашусь в коридоре, Костя одевается в комнате, тихо посмеиваясь.

— Если я опоздаю, — говорит он, — никто не сможет с утра посплетничать по сети.

Скептически хмыкаю.

— Если я опоздаю, Ниночку заставят переводить вместо меня и назреет международный конфликт. Третья мировая! С немцами шутки плохи.

Несмотря на удачный макияж, отражение выглядит немного потрёпанным, только глаза горят. Но самое ужасное — это мокрые сапоги.

В машине снова играет радио: «Подари мне эту ночь…» Мы переглядываемся и улыбаемся. Костя немного ворчит на снегопад, и я жалуюсь на примятую блузку.

— Прости, — искренне говорит он, и я чувствую, как запоздало начинают гореть щёки.

Возле многоэтажного офиса дворники уже успели расчистить дорожку, ведущую ко входу в корпус. Мы идём гуськом, заводим разговор о расширении фирмы, о новых сотрудниках и об отделе продаж, который откроется с нового года. Можно подумать, что мы только что случайно встретились у входа.

— Удачного дня, — говорит он, выходя из лифта на своём этаже.

— Послушного софта, — отвечаю я, ловя его улыбку сквозь закрывающиеся двери.

Иду в сторону конференц-зала легко, в темпе вальса, в слегка примятой блузке и мокрых от снега сапогах. Сегодня приезжают важные немцы, с которыми желательно слиться — не в экстазе, конечно, а в бизнесе. В голову лезут дурацкие шуточки о немецких порнофильмах, и мне это совсем не нравится. Нужно настроиться на рабочий лад. Я слишком долго жила без секса, и он оказал на меня какое-то странное действие.

— Что с тобой? — спрашивает Ленка. — Выглядишь... весело.

Усмехаюсь и ставлю себе диагноз:

— Интоксикация от мужских сперматозоидов.

— Молодец, — говорит Ленка, отсмеявшись. — Кто?

— Не скажу. Рано.

Немцы выглядят так сурово, что сразу становится не до шуток; секретарь стелется перед ними ужом, но я их всех хорошо знаю: строгий вид до первой рюмки. Если бы не нужно было переводить за ужином, я бы никогда не увидела волшебного превращения, которое происходит с бизнесменами в неофициальной обстановке. Трансфигурация из херра в швайн.

Переговоры на удивление коротки — какая удача! После них я занимаюсь всякой офисной ерундой, но Костя не идёт из головы. Можно позвонить ему и пригласить на ланч, но я боюсь показаться навязчивой. Ужин, завтрак и ланч подряд — это уже серьёзно. А физики и лирики обитают на разных планетах. К тому же, по моему мнению, нормальные отношения завязываются исключительно на основе прочной и продолжительной дружбы. Впрочем, всё не так безнадёжно: он читал «Гарри Поттера».

За немецко-белорусским ужином есть некогда: кто-то всё время говорит, я без умолку перевожу, в редких паузах переводя дух и думая о том, что завтра долгожданная суббота, можно отоспаться, поваляться на диване, посмотреть какую-нибудь дребедень: сопливое кино или старый КВН. К концу ужина херр Кляйн улыбается, как Златопуст Локонс: очень доволен собой.

Дома блаженно растягиваюсь на любимом диване и сразу жалею, что поленилась зайти за продуктами — ужинать приходится йогуртом. Звонок мобильника злит — мозг за день устал думать, язык устал шевелиться… Увидев Костин номер, быстро нажимаю кнопку.

— Привет, Оля. Как дела?

— М-м-м... Хорошо.

— Ты дома?

— Да.

— Как переговоры? Обошлось без военных действий?

— Ну, мы же не опоздали.

Он смеется.

— Слушай, я тут мимо проезжаю, может, заехать за тобой, поужинаем?

— Ну... Я не знаю, — смотрю на своё отражение в зеркале, вижу улыбку до ушей, прикусываю губу. — Ну хорошо. А когда?

— Вообще-то, я уже под окном.

С улицы доносится короткий автомобильный гудок.

— Придётся подождать.

— Ты не спеши, я подожду, О-ля.

Мне приятно слышать, как он произносит моё имя — медленно, по слогам. Усталость улетучивается. Надеваю джинсы и джемпер, закручиваю волосы в хвост, запихиваю в сумку тапочки и пижаму и думаю о предстоящем вечере. Сегодня мне хотелось бы заняться любовью с самим Костей, а не с привидением из прошлого — и без всяких там танго.

Бах вполне подойдёт.