Лишняя сестра (гет)

Решение покинуть Санта-Монику было лучшим, что я могла принять в тот момент жизни, и я ничуть не жалела о нём все эти годы, а вот возвращение было явной глупостью — даже просто на каникулы, даже ради встречи с папой, которого за два года видела лишь один раз, даже с твёрдой уверенностью, что это временно. Нет, никаких дурных предчувствий у меня не было и в помине, я просто знала: стоит мне вернуться — и тщательно выстроенный уютный мирок рухнет. И всё же сказать папе «нет» я не смогла.

Родной город встретил отличной погодой, свободной от пробок дорогой и любимой песней, заигравшей по радио, стоило мне проехать мимо щита «Добро пожаловать в Санта-Монику», но я была настроена скептически. Слишком много плохого здесь произошло со мной, чтобы воспринимать Санта-Монику просто местом, где прошло детство, слишком часто я испытывала здесь боль, разочаровывалась и плакала, чтобы почувствовать ностальгию. Два года запрещала себе вспоминать прошлое, два года гнала прочь сомнения и сожаления, и вот — стоило пересечь незримую границу, и возведённые барьеры рухнули, разум затопили воспоминания, вымывая из всех каверн тщательно спрятанные сожаления, и те раздувшимися трупами всплывали на поверхность, отравляя оздоровлённую разлукой психику.

После страшных событий, ознаменовавших школьный выпускной, учёба в колледже показалась слишком мирной и скучной, но я притворялась счастливой влюблённой… Точнее, притворялась счастливой, потому что влюблена я всё-таки была по-настоящему. Вот только Нолан знал меня намного лучше, чем я готова была признать, а потому он отлично видел, что я несчастна, и принимал всё на свой счёт. Будь я поумнее, умей говорить о чувствах, может, мы бы и справились, но в качестве любимой девушки я была откровенно ужасна, так что ничего удивительного в том, что в конце концов мы расстались, не было.

И всё, наверное, было бы нормально — ну или стало бы нормально со временем, — быть может, мы бы даже смогли остаться друзьями, выбери Нолан мне на замену любую симпатичную блондинку, коих в Эмеритусе было в избытке. Но он стал встречаться с Паркер — соседкой моей лучшей подруги Энн, и это стало началом конца. Сама по себе Паркер… ничего плохого про неё я не хочу сказать: она была симпатичной, милой, весёлой, но… слишком обычной. За то время, что они с Энн жили в одной комнате, мы успели познакомиться, так что я уже знала, что Паркер собой представляет: ветреная пустышка, наивная домашняя девочка, возомнившая себя взрослой и самостоятельной, но зато добрая и мягкая девушка.

Моя полная противоположность.

Я бы посмеялась с иронии, не будь так больно.

Кажется, после всех «приключений» Нолан в тот момент нуждался именно в скуке.

Видеть его с другой было неприятно, понимать, что он быстро утешился, — обидно, а то, что из-за дурацкой неловкости я лишилась нормального общения с Энн, которую никто из нас не хотел ставить перед выбором, с кем сохранить дружбу — мной или Паркер, но которая была вынуждена в попытке избежать ссоры чуть ли не прятаться, — вот это злило.

Но бороться мне не хотелось.

Расставание с Ноланом было правильным решением, тем более что я не надолго осталась одна, но он слишком много для меня значил, чтобы натурально улыбаться или чтобы показалось бы хорошей идеей сразу пускаться в новые отношения. И я сбежала. То есть официально я исполнила давнюю мечту и наконец стала студенткой Стэнфорда… Но себе я не лгала и могла честно признаться — я сбежала.

Энн, с которой мы изредка болтали по телефону, про Нолана не говорила, по негласной договорённости все, с кем я сохранила общение, делали вид, что никакого Нолана никогда не существовало, и постепенно мне удалось не то чтобы забыть его, скорее, перевернуть страницу: я отлично помнила и самого Нолана, и наше прошлое, и свои чувства к нему, но всё увереннее заполняла чистые страницы, листая жизнь всё дальше, и дальше, и дальше…

А теперь я вернулась в Санта-Монику, и океанский бриз вырвал книгу жизни из рук, зашелестел страницами, переворачивая их обратно, открывая на той самой, где Нолан был главным героем.

* * *

Нормальные подростки ищут подработку если не по специальности, то в сфере услуг — официантами, продавцами. Но во мне всегда было мало нормального, и с шестнадцати лет я работала на своего отца частного детектива. И в школе, и в Эмеритусе я занималась расследованиями: выслеживала неверных супругов, находила пропавших людей и вещи, даже вычислила убийцу лучшей подруги, — а вот в Стэнфорде, пытаясь начать жизнь с чистого листа, не афишировала свои пристрастия, полностью сосредоточившись на учёбе и в качестве подработки устроившись в книжный магазин. Однако стоило вернуться домой, зайти в до боли знакомый офис, и руки будто сами по себе потянулись к папкам с делами.

— Виктория, хочешь помочь своему старику? — Папа улыбался во все тридцать два зуба, выходя мне навстречу и тут же заключая в объятия. — Надо бы проследить за парочкой потенциальных изменников, а у меня времени катастрофически не хватает.

Я улыбнулась и кивнула. Я очень по нему скучала, и никакие телефонные разговоры не могли заменить простого поцелуя в макушку и его улыбки. Впрочем, зачем себя обманывать? Я скучала не только по папе, но и по всему этому: офису, фотокамере, слежке… И он это отлично понимал, потому и предлагал помочь. Не думаю, что папа действительно нуждался в моей помощи — он никогда себя не переоценивал и, если брал дела, считал, что справится с ними, — скорее не хотел, чтобы я заскучала на каникулах.

— Как минимум с бумагами тебе помогу, — ответно улыбнулась я, устраиваясь в приёмной за столом, который раньше считался моим. — Смотрю, без меня ты погряз в бумагах.

— Клиентов много, на бумаги времени не остаётся, — развёл он руками. — Рад, что ты наконец приехала. Сходим вечером в ресторан — нужно отметить!

Я кивнула, почти с умилением глядя на его радость.

Открыв первую папку, я принялась читать уже собранные сведения о загулявшем супруге, когда дверной колокольчик звякнул, сообщая о появлении клиента.

Вошедшую женщину я узнала не сразу. Пусть лично мы не были знакомы, да и видела я её в последний раз несколько лет назад, затруднение было вызвано не этим. Всегда выглядящая идеально, сейчас Элен Роже была в мятой одежде, без причёски и макияжа, а краснота вокруг глаза выдавала, что совсем недавно она плакала.

— Я могу вам помочь? — негромко спросила я.

— Мистер Винтерс…

— Прошу вас, — я встала из-за стола и хотя знала, что папа всё прекрасно слышал через открытую дверь, нарочито уточнила: — К тебе клиент.

Дверь я прикрыла, но закрывать не стала, намереваясь послушать, что привело к нам Роже.

— Прошу, присаживайтесь, — вежливо пригласил папа, последовали обязательные слова приветствия и представления, после чего он перешёл к делу: — Так что у вас случилось?

— Моих дочерей похитили.

Я вздрогнула и всем телом обернулась к двери, через узкую щель смотря на спину женщины.

Миссис Роже была матерью Эддисон, моей бывшей одноклассницы, с которой мы друг друга терпеть не могли, и скажи она сейчас, что похитили «дочь», я бы и ухом не повела. Но миссис Роже сказала «дочерей», и проигнорировать это я не могла. Потому что на самом деле — о чём знал крайне ограниченный круг лиц — Эддисон её дочерью не была, зато Шерон…

Из рассказа напуганной матери следовало, что девочки пропали вчера — просто не вернулись вечером домой. Роже не заволновались, скорее немного разозлились, посчитав, что девочки загуляли, однако даже звонить им не стали — сёстры не слишком ладили, а потому тот факт, что отсутствуют они обе, натолкнул родителей на мысль, что дочери стараются сблизиться… А утром поступил звонок от похитителей, потребовавших пять миллионов долларов выкупа и запретивших обращаться в полицию. Мистер Роже бросился собирать деньги, а паникующая Элен, не в силах бездействовать, решила обратиться к частному детективу — бывшему заместителю шерифа.

Деньги у Роже были, пусть быстро вывести такую сумму из бизнеса и было весьма сложно, однако проблема была не столько в наличие средств для выкупа, сколько в риске лишиться не только детей, но ещё и денег. Это папа и попытался донести до миссис Роже, но той было плевать на миллионы…

Слушая, как искренне она переживает за дочерей, я не могла не восхититься. Конечно, она воспитывала Эддисон с самого рождения, но всё равно, даже зная, что та биологически ей не родная, ничуть не выделяла Шерон. Для Элен Роже обе были её дочерями, и вернуть она хотела обеих.

Дела клиента конфиденциальны — это основное правило в работе частного детектива. Если клиент не будет уверен, что всё сказанное им и накопанное детективом останется между ними, он просто побоится обращаться к постороннему человеку. Доверие, надёжность, умение держать язык за зубами — для репутации частного детектива это очень важно. И всё же я смотрела на телефон и не могла прогнать чувство, что должна позвонить Энн. Потому что именно Энн была родной дочерью Роже, а Шерон была её родной сестрой.

— Виктория?

За сомнениями в правильности планируемого поступка я пропустила уход миссис Роже и теперь с недоумением смотрела на отца.

— Что?

— Эддисон Роже же с тобой училась, я верно помню?

— Верно.

— Что можешь рассказать о ней?

Я вздохнула. Имею ли я право раскрывать тайну Энн? Раз миссис Роже не сочла нужным упомянуть, что её дочери на самом деле не сёстры, наверное, у неё есть повод считать это неважным?

— Что я её терпеть не могла все годы учёбы, и она отвечала мне тем же. Мы не общались даже на уровне «привет-пока». В старшей школе она встречалась с Ником Макбрайтом. Потом у неё был краткий роман с Джоэлем. Дальше — без понятия.

Папа продолжал смотреть на меня с вопросом в глазах — настолько краткую справку я могла дать о едва знакомом человеке, но не об однокласснице, с которой проучилась вместе десять лет. И всё же мне нечего было добавить.

— Пап, серьёзно, мы совсем не общались. Ты думаешь, что дело не в бизнесе мистера Роже?

— Да нет, просто… — он чуть замялся, а затем наконец понял, что меня действительно ничуть не волнует судьба Эддисон, и сказал правду: — Я не сомневаюсь, что дело в выкупе, причин для этого пока нет никаких, но личность похитителя может удивить.

— Ты думаешь, Эддисон инсценировала похищение?

— Нет, но проверить нужно все версии.

Я согласно кивнула, разделяя такой подход к делу.

— Они с Шерон вроде не ладили. Разница в возрасте, в характерах… Если бы Эддисон задумала раскрутить родителей на деньги, втягивать Шерон она вряд ли бы стала. Ну и не думаю, что она вообще могла бы что-то подобное провернуть.

Была ли я объективна в оценке девушки, которую ненавидела в старшей школе? Честно говоря, не знаю. Дурой Эддисон я никогда не считала, пусть та и вела себя порой неумно, и всё же поверить, что избалованная принцесса, не знающая ни в чём отказа с самого детства, вдруг стала бы марать руки и инсценировать собственное похищение, не могла.

Оставив папу наедине с компьютером, я покинула офис и, на ходу набирая номер Энн, села в машину. Может, я не должна этого делать, но несмотря на отдаление я продолжала считать Энн подругой и потому чувствовала, что обязана сказать ей правду о её сестре.

По тону не было похоже, что Энн рада меня слышать, но на предложение встретиться она ответила согласием, и я прогнала ехидный внутренний голос, шепчущий, что после двух лет пренебрежения общением глупо рассчитывать на сохранение дружбы. На каникулы Энн тоже вернулась домой, но встречу мы назначили на нейтральной территории — в кафе на набережной.

Я приехала первой, заказала кофе и, уставившись на океан, попыталась срежиссировать предстоящий разговор. Сразу ошарашить новостями или сначала поболтать о жизни? Два года назад я могла бы ответить на этот вопрос, сейчас же усомнилась, что редкие телефонные разговоры позволяют продолжать пребывать в уверенности, что мы не чужие люди. Я считала Энн лучшей подругой, но, положа руку на сердце, признавала, что лучшая она потому, что единственная. В детстве у меня была подруга, а после я не слишком стремилась заводить друзей и по факту ни с кем не дружила. У меня были приятели, знакомые, должники и полезные люди, но человека, которому я могла бы довериться, с которым могла бы поговорить на любую тему и тем более поговорить искренне… Нолан был единственным, кому я доверяла, а после нашего расставания вокруг меня образовался вакуум.

— Привет, Викки!

Энн появилась очень своевременно, успев как раз перед тем, как я снова начала жалеть о разрушенных отношениях, так что я искренне ей обрадовалась.

Впрочем, сразу же стало понятно, что вернуться к той лёгкости общения, что была между нами когда-то, не выйдет. Мы обе изменились за два года, и нам обеим предстояло заново изучить друг друга, если мы захотим восстановить прошлую дружбу.

Энн выглядела взрослее; исчезли розовые пряди в волосах, широкая жестикуляция, теперь движения были более плавными, женственными, а ещё она стала меньше улыбаться. Расспрашивая друг друга о новостях и событиях в жизни, мы обе говорили кратко и уклончиво, не спешили раскрывать душу. Я — потому что испытывала лёгкий стыд за побег, за то, что с головой ушла в учёбу и практически перестала интересоваться другими людьми, а вот чем объяснялась сдержанность Энн, не сразу смогла понять.

Несколько раз во время рассказа о Эмеритусе Энн запиналась, и только так я догадалась, что скованность вызвана нежеланием упоминать Паркер, с которой Энн по-прежнему делила комнату в общежитии. Я не знала, как Нолан жил эти два года, специально не интересовалась — не хотела быть одной из таких бывших, кто выслеживает в соцсетях и проверяет профили, — и понятия не имела, встречается ли он до сих пор с Паркер или нашёл кого-то другого, может, он женился и завёл пару детишек — я не желала ничего этого знать. Мне не должно было быть до этого дела, и я старательно притворялась, что так оно и есть.

…И всё же что-то в Энн было неестественным.

После второй чашки кофе, мысленно смирившись, что пора перестать делать вид, что всё отлично, я осторожно стала подводить разговор к Роже, и вот тогда и заметила это: замедленная реакция, нарочитое удивление, криво изображённые эмоции и злость в глазах.

Мы были достаточно давно знакомы, чтобы я знала, какой Энн бывает в моменты триумфов и поражений. Я видела её счастливой и раздавленной, была рядом, когда она расслабленно смеялась и когда горько плакала, когда она была расстроена, раздражена, шокирована и напугана. Но ни разу я не видела, чтобы она злилась.

И это превращало догадку в твёрдое подозрение.

— Ты знаешь о похищении сестры? — прямо спросила я, и Энн отрывисто кивнула после едва заметной паузы. — Откуда?

— Мы общаемся, — отводя взгляд, призналась Энн.

Я ахнула, попыталась расспросить, как так вышло и когда Энн открылась сестре, но та всё отрицала. Говорила, что правда о их родстве по-прежнему известна только родителям и нам с ней, что с Шерон она просто общается, что та уверена, что Энн просто нравится выступать в роли старшей подруги, а о том, что на самом деле они сёстры, речь вовсе не идёт… Но я видела, что это не вся история, что Энн в лучшем случае чего-то не договаривает, а то и вовсе лжёт.

Но что я должна была сделать? Снова наступить на те же грабли, бросить голословные обвинения в лицо и разрушить последние сохранившиеся отношения? Я уже проходила через это с Ноланом и не хотела повторять ошибку. Не хотела отталкивать Энн ещё дальше. И потому я сделала вид, что удовлетворилась дырявой версией и поверила, пообещала держать в курсе расследования, а затем сначала сменила тему, а вскоре и заторопилась, «вспомнив» о назначенной встрече. Энн не скрыла облегчения.

Сев в машину и отъехав от кафе на пару кварталов, я припарковалась и, опустив голову на вцепившиеся в руль руки, пару раз приложилась лбом. Я сама всё портила. Ну что мне стоило закрыть глаза на подозрительное поведение пусть даже бывшей подруги, которой я никогда не желала зла? Мало ли может быть причин, почему Энн неискренна со мной! В конце концов, я два года едва поддерживала с ней отношения, вполне логично, что она больше не чувствует себя расслабленно в моём обществе. Но я действительно не могла отступить. Нолан был прав, я хуже питбуля: если учуяла запах тайны, ничто не могло заставить меня отступить, я вцеплюсь и не отпущу, пока не разорву на куски свою жертву. И ни дружба, ни жалость, ни просьбы, ни боль, ни даже осознание, что правда никому не принесёт ничего хорошего, не заставят меня ослабить хватку на горле тайны.

Прости, Энн, нужно было отказаться от общения со мной полностью, а теперь мне не остаётся ничего иного, кроме как вывести тебя на чистую воду, — без этого я не смогу не то что дружить, спать.

Осталось понять, как подступиться к расследованию, в котором фигурирует не только бывшая лучшая подруга, но и люди, которые меня терпеть не могут.